Люда и Игорь Тимуриды - Моя профессия ураган

А я им ассистировала…

И потянулись мои будни в театре…

Правда толстенький режиссер ужасно обиделся, когда тем же вечером я не пустила его к себе "домой", когда он провел меня до коморки, где жила эта несчастная… Он-то думал, что оказывает мне одолжение! Ничего себе самомнение!!! Мне еле удалось от него отбиться…

— А зачем же ты меня очаровывала? — недоуменно и обиженно спросил он.

— Я это… — сдавленно сказала я, — флиртовала для роли! — выпалила я первое пришедшее в голову.

Он почесал голову, и я поняла, что в понятие флирт мои поползновения явно не укладывались…

Он потоптался…

— А еще пофлиртовать не хочешь? — наконец растеряно спросил он.

Я ахнула.

— Нет уж, дудки, — сказала я. — Если ты мою пятиминутную чепуховую роль прогнал сто раз, то что же теперь прима чувствует?! — с ужасом спросила я. — Я себя чувствую так, будто это на мне воду возили, то она, наверное, будто это на ней скакали…

Надо мной наверху издевательски заржали.

— Тут конюшни? — удивилась я.

— Да нет! — сказал толстяк. — Здесь живут…

— А почему лошадь на крыше? — ахнула я.

Я услышала сразу несколько смешков в разных комнатах. Зато наверху замолчало, заматерилось, а потом смачно плюнуло сверху на нас. Я еле успела сбить нас вместе с толстячком в сторону.

От усталости я не выдержала, и меня охватил истерический смех.

— Это в-верблюд! — сквозь спазмы хохота выдохнула я, поняв, что ошиблась.

Дом начинал разогреваться.

— Эй, вы! — рявкнули наверху.

— Оно говорит!!! — не выдержала и затряслась я, не в силах сдержаться. Меня просто крутил смех, а режиссер меня поддерживал… Мы словно стояли на свидании на виду у всего дома, трясясь от хохота под домом, который трясся от хохота.

— Ууу, — завыли от злости наверху. — Эй, кобыла, я сейчас тебе спущусь и как заржу!!!

— Ария лошади?!? — захлебываясь, вызывающе громко, даже удивленно переспросила я, представив, как он ржет перед публикой, аплодирующей ему в окнах.

В комнатах визжали от смеха.

Тут выбежал какой-то старичок начальник.

— Что происходит? Что происходит? — заметался с перепугу он.

Я внимательно посмотрела на него, а потом твердо сказала, махнув рукой.

— Ничего и варить!

Из дома раздавался какой-то странный писк, идущий из окон…

— А где же лошадь на крыше? — недоуменно оглядываясь, спросил старичок.

С жильцами случилась истерика. Аааа…

— Показа-ать?!? — скорчившись и вне себя от смеха, вскрикнув, предложила я.

В доме творилось что-то невероятное. Там рыдали от хохота, перемежая свое ржание сдавленными всхлипами…

— Я тебе покажу лошадь!!! — по звериному завыли на верху.

— Коб-былкой запрыгаешь?!? — переспросила я, не уверенная, что такое возможно.

Рев, шум, крик, стоголосое ржание!

Все! Люди уже истерически хохотали как безумные во всю глотку, хлопая себя по коленям, катаясь по полу, бьясь об стенку, уже ничего не воспринимая, трясясь и не в силах остановиться… И не желая даже посмотреть на лошадь, которая высунула свою голову из окна и похабно ругалась, выплевывая оскорбления, которые никто не слышал, а я тыкала, корчась, в нее пальцем…

Эфраимос быстренько затолкал меня в каморку подальше от греха, чтоб я еще чего-нибудь не учудила, сам трясясь от хохота и приседая, и побыстрей отчалил, пытаясь не смотреть на меня, чтоб не ржать. Но я же видела, как кривится в улыбке его красное от смеха лицо и как его плечи вздрагивают, не в силах сдержаться…

На следующий день только каждый раз, когда ему на глаза попадалась моя физиономия, Эфраимос кривился от смеха и отворачивался.

Но гонял он меня по страшному, подстраивая к моей партии всю схему… Я заметила, что он, прославленный режиссер, не брезгует перенимать у меня, если у меня есть что-то увлекательное…

— Ты у меня запрыгаешь! — пообещал он.

— Я так и не поняла, кто из нас лошадь? — ухмыльнулась я. — По размерам я больше похожу на жокея.

Я крутанулась перед зеркалом рядом с объемной фигурой режиссера.

Эфраимос прикусил язык.

Потекли обычные будни театра… Я всегда была дотошная… Я часами думала о пьесе, думала о балете, думала о танце… Почти каждый день я вела многочасовые беседы с Эфраимосом, гениальным режиссером, который выкладывал мне свои идеи и свое видение балета, и получал от этого явное удовольствие…

Я изучила в библиотеках все воспоминания известных танцовщиков и балерин за тысячелетие… Правдами и неправдами я сумела пересмотреть каждую фильму про балеты, хранящуюся в здешних богатейших подземных архивах и наедине протанцевала каждый балет… Кажется, я словно заразила своей лихорадкой поиска, обдумывания и исследования даже архивариусов и всю труппу… Они часами беседовали со мной и радостно делились своими находками…