Иван Кычаков: Искатель. 1969. Выпуск №6

Пройдясь по кабинету, Пересветов, наконец, поймал главную мысль: Зураб. Грузин. Это что-то новое. Именно тут-то и спрятан главный ключик. У четверки нет денег. А два года назад в Тифлисе, на Эриванской площади, средь бела дня произведена экспроприация банковских денег. Не из этой ли группы сей молодчик? Любопытно…

Вспомнив о начальнице тюрьмы, Пересветов усмехнулся. Старая дева, с причудами, активная сотрудница Красного Креста. Когда в женской тюрьме начались беспорядки — массовые голодовки, самоубийства, градоначальник сменил вечно пьяного отставного подполковника и назначил свою хорошую знакомую Вадбольскую. И надо сказать, за последнее время в тюрьме шумные истории прекратились.

Пересветов не спеша снял трубку, попросил у «барышни» номер телефона княжны и долго дружески, но не впадая в фамильярный тон, болтал с ней о милых пустяках. В конце, как бы между прочим, сказал, что если к ней явится на прием некая Шура Тарасова, то принять ее можно с полным доверием — особа строжайше проверена и подозрений не вызывает.

«Так… Машина запущена. Но кто этот загадочный Зураб?»

К этой мысли пристав возвращался вновь и вновь, но, сколько ни ломал голову, вопрос так и оставался вопросом. Объяснить его мог только провокатор. Но он, как назло, молчал…

Старшая надзирательница Спыткина, перед которой стояла Шура, оказалась женщиной сухой, с жилистой шеей; костюм надзирательницы ловко сидел на ее костистых плечах.

«Настоящий гренадер», — подумала Шура.

Пошептавшись с Веселовой, поговорив минут пять с просительницей, Спыткина уверенной походкой пошла в кабинет начальницы, тут же вернулась и пригласила Шуру пройти.

Обстановка большой светлой комнаты сразу подсказала, что здесь властвует женщина, — мягкая мебель с подушечками, ковры, картины, огромные часы в углу, цветы в больших и маленьких горшках, расставленные повсюду. Лишь небольшой, с изогнутыми ножками столик со стопками деловых бумаг по краям, с чернильницей в виде вылезшей из воды русалки напоминал о том, что это все-таки не будуар, а кабинет.

С кресла поднялась далеко не молодая женщина, тонкотелая, но с большими руками, с открытым дерзким лицом, на котором выделялся массивный, совсем не женский нос. Поднимая к глазам лорнет на шнурке, она подошла к Шуре вплотную. На желтоватой коже лица четко проступали крупные поры. Верхняя губа и подбородок заросли довольно густым пушком.

Вспомнив о звонке пристава, княжна прищурилась, отчего на лбу появилась толстая жирная складка.

«Молода… — подумала она. — Теперь понятно, почему Пересветов так хлопочет…»

Вернувшись в кресло, она начала расспрашивать Шуру — откуда, из какого рода, где училась, у кого живет в Москве. Шура начала было рассказывать о тетушке, но княжна подняла руку и, откинувшись на спинку кресла, заговорила о страшном времени, которое переживает отечество, о долге всех верноподданных защищать престол от крамолы и революции, о том, что лично она смотрит на тюрьмы как на чистилище, где очищаются души заблудших.

— Я не признаю никаких «измов», — говорила она, совсем не обращая внимания на Шуру и точно репетируя давно заготовленную речь, — кроме одного — «гуманизма». Я являюсь представительницей Красного Креста и согласилась принять на себя должность начальницы тюрьмы только из соображений гуманизма. У меня самая последняя арестантка пребывает в настоящих человеческих условиях. И от своих подчиненных я требую гуманности.

Замолчав, она взглянула на Шуру. Та смотрела на начальницу с восторгом, даже ротик чуть приоткрыла. Княжне это понравилось — значит, слова ее дошли.

— Ваше превосходительство, — робко спросила Шура, — у вас при тюрьме есть больница?

— Да-а, — княжна удивленно подняла крашеные брови. — К чему это ты?

— Я мечтаю выучиться на сестру милосердия.

Княжна подняла лорнет.

— Что ж, это похвально. Потом я могла бы рекомендовать тебя в один из отрядов Красного Креста.

— Спасибо, вот уж спасибо! — Шура вся подалась вперед. — Вы так хорошо говорили о страждущих, что я… что мне… мне тоже хотелось бы все силы…

Она не находила слов и замолчала. Ее наивный порыв понравился княжне. Ласково кивнув, она отпустила Шуру и тут же позвала Спыткину.

— Что скажешь?

— Веселова знает ее с детства. Говорит, что больно ветрена. Из дому убегала. Молода, красива…

Княжна поморщилась и подняла руку — она не выносила, когда при ней говорили о чьей-нибудь внешней красоте, и признавала одну лишь духовную красоту.