Иван Кычаков: Искатель. 1969. Выпуск №6

— Так ты, значит, Тарасова? — вспоминала она, покачивая головой. — Ну да, Шурка! Как же, помню, помню тебя, Шурочка. Такая ты тогда жалкая была, болезная. Думала — не выживешь. А ты, гляди, как выправилась, что твоя барыня.

Шура подливала из графинчика не спеша, с расстановкой, и это особенно нравилось Соловьихе.

Они вспомнили страшный пятый год, пересыльную тюрьму, до отказа забитую арестантами.

— Ты скажи, как ты-то вырвалась?

Шура улыбнулась.

— Да мне тогда еще и восемнадцати не было. Схватили, а за что про что — и сама не знаю.

— Это они могут, — протянула Соловьиха, — тогда хватали без разбору, топтали все: и лес, и бурьян, и траву палую.

— Тогда же меня и выпустили. А вас я так и не увидела больше — вы исчезли куда-то.

Соловьиха недовольно махнула рукой.

— Ну их к лешему! Еще не хватало — живых людей сторожить. Ушла я, милая, по доброй воле. Ушла да еще и плюнула. Вот как!

Она засмеялась хрипло, радуясь тому, что так ловко вышло у нее вранье. На самом деле ее выгнали за кражу денег у арестантов.

Весело взглядывая на Шуру, она рассказала, что недолгое время была кассиром в магазине Максимова, тут на рынке, «да хозяин больно вредный и злой, а сейчас вот овощишками приторговываю, перебиваюсь с хлеба на квас».

— Ну, а ты-то как?

— Ой, не знаю, Марковна, радость или горе ждет меня, — смущенно ответила Шурочка. — Замуж собираюсь.

Соловьиха даже поперхнулась от неожиданности, резко повернулась всем телом так, что заскрипел стул, и поставила на стол жирный локоть.

— Да что ты! Замуж? Ой, расскажи, милая, уж чего тут скрываться-то. А я до таких дел оч-чень любопытная.

Шура коротко рассказала о женихе — кавказец, из дворян, только без больших средств, живет торговлей…

У Марковны даже дух захватило — во-он что, гляди, и ей что перепадет, коли он торговец.

— Да как же это он на тебя позарился? Ты, помню, из бронницких мещан? — Шура кивнула. — Ну, счастливая, не иначе как за красоту берет.

— Красота, Марковна, в душе должна быть…

— Ну и дай тебе бог!

Графинчик опустел. Второй заказывать Марковна не разрешила — меру надо знать.

— Уж как ты меня порадовала, Шурочка, — говорила она, прижимая руки к груди, — не знаю, как тебя и благодарить.

И тут Шура спросила, не знает ли она свободного места.

— Да зачем тебе?

— Хочу жениху доказать, что я не нахлебница, что и сама зарабатывать могу.

Соловьиха засмеялась, да так раскатисто, что рядом сидящие посетители оглянулись.

— Эх вы, молодые, — визжала она, — все у вас фокусы — «нахлебница»! Да коли любит, он тебя дома на семь замков запрет, Они, кавказцы-то, такие ревнивцы, что не приведи господь.

— Я слышала, — сказала Шурочка, понижая голос, — что в женской тюрьме нужна надзирательница.

— Нужна! И я слыхала! — воскликнула Соловьиха. — Но начальница там уж больно люта. Тоже мне княжна! Порядочная-то княжна станет ли с тюрьмой возиться?

Она даже плюнула с досады, потом задумалась на секунду, хитро взглянула на Шурочку и решительно поднялась.

— Пошли. У меня там приятельница. Я тебя, видит бог, устрою.

Московская губернская женская тюрьма находилась вблизи Новинского бульвара, на углу Новинского и Кривовведенского переулков. Она была выстроена сразу же после событий пятого года. К ее главному двухэтажному кирпичному зданию примыкали одноэтажные постройки, образуя квадратный тюремный двор.

Кривовведенский переулок отделял тюрьму от владения церкви Казанской божьей матери. Сама церковь, стоящая в низине, не отличалась особой красотой, зато вдоль всей церковной решетчатой ограды тянулись живописные ряды густой акации.

Свернув с довольно шумного бульвара, где в нешироких зеленых аллеях прогуливались группы праздношатающихся людей, Соловьиха и Шура пошли по проулку. Идти было легко — деревянный тротуар уходил под горку.

Марковна катилась на своих коротких ногах, словно колобок. Шура всю дорогу была оживленна, болтала без умолку, пока спутница не дернула ее за рукав.

— Что такое, Марковна?

— Тш-ша! — прошептала Соловьиха, показывая круглым подбородком на дорогу.

Мимо в открытой пролетке проехала важная дама, прямая, со странно вздернутыми вверх плечами, в непомерно высокой шляпе, отчего тонкая шея казалась еще тоньше.

— Кто это?

— Начальница… Княжна Вадбольская, холера ее схвати да трахни. Ишь, шляпу какую напялила.

Шура остановилась в растерянности.

— Ой, Марковна, я не могу, — говорила она, заметно бледнея, — тут, правда, и место хорошее — самый центр, и от бульвара недалеко… Да только боюсь я.