Иван Кычаков - Искатель. 1969. Выпуск №6

Федоров очнулся от оцепенения первым.

— Ваше превосходительство, — сказал он, делая решительный шаг вперед, — я вам еще хотел об этой… новенькой… Тарасовой.

— Что еще?

— Неловко выходит… — Федоров замолчал, желая заинтриговать начальницу.

— Приказываю — говори.

— Так точно! — Федоров вытянулся и оглянулся на дверь.

— Заметил я, что Шурка… ну, эта Тарасова, с каторжанками восьмой камеры того… шепчется.

Княжна резко вскинула голову и, глядя прямо в лицо надзирателя, опустилась в кресло.

— Дальше.

То, что рассказал Федоров, привело княжну в недоумение — оказывается, Тарасова на прогулке ходила с одной арестанткой, как выразился надзиратель, «под крендель» (Федоров даже согнул свою медвежью лапу, чтоб показать, как это было), в другой раз с каторжанкой, которую все зовут почему-то Графиней, на кухне «кадриль оттопывала».

Лицо княжны покрылось алыми пятнами. Она никак не могла понять — дурачит ее Федоров или же говорит правду.

— Еще что? — княжна зло прищурилась и поджала губы.

Федоров понимал, что слова его лишь дразнят начальницу, а до смысла не доходят. И решил ударить последним козырем.

— Еще? — тихо переспросил он и снова оглянулся на дверь. — Позавчера часу этак в семом Шурка из своей комнатенки — окна-то напротив камер — перемахивалась с ними платком.

— Вот как?

— Так точно. Белым-с…

— А на какой предмет?

— Чего изволите? — не понял Федоров.

— Для чего все это, спрашиваю… Цель какая?

— Не могу знать. Только опять же инструкция… она того… она этого не дозволяет.

Княжна задумалась.

Она считала себя волевой, цельной натурой, прозорливой начальницей, у которой не может быть ни одного промаха. И вдруг этот мужик открывает ей глаза на такое, о чем и подумать страшно…

— Ступай, — тихо сказала она, — да смотри — еще раз про вино услышу — выгоню.

— Так точно! — гаркнул Федоров и неуклюже повернулся через правое плечо. За дверью, радуясь тому, что так ловко отделался, он мелко перекрестился, А княжна, сцепив руки в локтях, ходила по кабинету, диктуя в мыслях план дальнейших действий: первое — установить строжайшее наблюдение за Тарасовой, а потом выгнать, да с треском. Второе — в восьмой камере произвести обыск. Сегодня же. Немедленно! Но если Федоров солгал, о, тогда… тогда ему несдобровать.

После ночного дежурства Шура спала плохо.

Вообще все эти дни проходили у нее в каком-то сумрачном, тяжелом тумане: часа два вздремнет — и снова на ногах, снова в хлопотах. Набегавшись и насмеявшись вволю, опять потускнеет, задумается, прикроет глаза — и не поймешь, дремлет ли она или просто впала в забытье.

Вот и сегодня Шура спала чутко, и вдруг сквозь сон до сознания долетело одно слово — обыск.

Она приподняла голову над подушкой, прислушалась.

В коридоре слышны были голоса — разговаривали соседки, такие же одинокие, как и Шура, надзирательницы — Москвитина и Егорова.

Чтобы понять, о чем речь, Шура вскочила и прямо в одной рубашке подбежала к двери.

— Княжна-то наша лютует, — нараспев говорила Егорова. — Федорова так пропесочила — выскочил от нее как из бани.

Москвитина засмеялась.

— Давно бы надо. Совсем от рук отбился.

Шура успокоилась и хотела вернуться в постель, но тут услышала такое, отчего в глазах у нее помутилось и начала бить мелкая, противная дрожь.

— Вот и сейчас на обыск собирается.

— А где обыск?

— В восьмой, у каторжанок.

— Обыск? — прошептала Шура и не смогла сомкнуть побелевших губ. — Господи, это конец.

Она кинулась к окошку — в него хорошо было видно окно восьмой камеры, но за пеленой дождя ничего нельзя разглядеть.

Дать сигнал? Но увидят ли? Да и поймут ли? Нет, надо бежать самой, предупредить, скорее предупредить. Но как? В коридоре надзирательницы. Нет, ничего сделать невозможно. Все пропало!

Шура с трудом подошла к своей железной скрипучей кровати и упала на постель вниз лицом.

«Все кончено, все-все…» — думала она, представляя, как найдут перенесенную ею из чемоданов одежду, парики, грим, как потом…

Но тут она не выдержала и заплакала…

Первое, что сделала княжна, — с пристрастием допросила Спыткину. Но та, глядя на начальницу остекленевшими глазами, заявила — Федоров нагло врет, Тарасова ни в чем предосудительном не замечена, во всем послушна и скромна.

— Так… Ну что ж… Тогда проведем обыск.

Вообще обыски проводились не часто, но всегда внезапно. К камере, намеченной к обыску, «свита» княжны подходила тихо, дверь старались открыть бесшумно, так, чтобы один вид вдруг появившейся начальницы привел арестанток в трепет.