Иногда ей хотелось написать рассказ про то, как ученые будущего извлекли из человека совесть. Героиней должна была стать девушка (черноволосая, возраст неизвестен, красивая, статная, простоватая, но сообразительная, с огромным грузом проблем и комплексов). Место действия — город будущего (что естественно). Сюжет: после извлечения совести, ученые закатили грандиозный пир, пригасили президента, кучу министров, каких-то знатных людей и все такое. Выводили девушку с ее совестью (почему-то Катя представляла совесть этаким плотным бесцветным комочком, завернутым в платок) на сцену, заставляли говорить в микрофон, радоваться. А потом оставили ее один на один со своей совестью. И забыли. Ведь в жизни всегда так. Те, кто еще вчера был знаменит на весь мир уже завтра становятся достоянием истории, а то и вовсе исчезают из памяти людей, словно утренний сон… А совесть вдруг начала разговаривать. Теперь это был не просто внутренний голос, а собеседник в ее руках. Живое существо. Совесть знала о девушке все — и прошлое, и настоящее, и все ее внутренние душевные терзания, и переживания, и проблемы. Совесть разговаривала с ней, а девушка слушала. И ведь могла завернуть этот плотный говорящий комочек в платок, да и выбросить куда-нибудь. Но не сделала этого…
Правда, дальше Катя придумать не могла. Она не знала, как поступить с совестью. Выслушать и оставить на столе в квартире, а самой уйти? Или положить в сумку и везде таскать с собой, прислушиваясь? А если и оставить, то как, скажите, жить дальше без совести-то?..
Но ведь и с говорящей все время совестью сложно.
Ее внутренний голос тому подтверждение. Причем, не самое радужное…
Катя положила рюкзак возле стола, кинула папки возле клавиатуры (едва не уронила пенал, ну и фиг с ним), и опустилась в кресло. После чудовищного Витиного кофе неимоверно хотелось заварить себе настоящего, молотого, без сахара. Только где же его возьмешь на работе? В столовой на первом этаже могут предложить, в лучшем случае, Nescafe из пакетика. Иногда, конечно, помогает, за неимением лучшего.
Может, сходить? Долгое путешествие с первого на третий…
Идти не хотелось.
Но, во-первых, кофе превыше всего, а во-вторых, следовало заглянуть к странному пациенту. Что-то на этой неделе перебор с пациентами. То вообще никого — сидишь себе и в "Зуму" целый день играешь — то сразу трое. Зимнее обострение что ли? Мороженой черники переели?..
Что-то она вообще не могла припомнить подобный наплыв. Такой практики в ее жизни еще не было.
Ну, с Карпачевым и с мальчиком все более менее ясно, а вот с залетным пациентом должно быть интересно…
Кофе манил. Но прежде Катя открыла папку с записями пациента и бегло их прочитала.
Двадцать восемь лет…
Уроженец Краснодарского края, станицы с легким названием "Ладожская", прописан в городе Армавире по такому-то адресу…
Образование высшее, управление финансами…
Та-ак… многочисленные ушибы, легкое сотрясение мозга, перелом обеих кистей… чего по сторонам-то не глядел, бедняга?
Подозрение на шизофрению в легкой форме. Подтвердить.
Собственно, что от нее и требуется.
Катя достала из полки в столе чистый блокнот для записей — с белыми листами — и гелиевую ручку. Затем накинула халат поверх вязаного свитера и вышла из кабинета.
В коридоре сидел Карпачев с мамой. Не поленились же с утра, да еще в такой мороз.
— Через час, — отрезала Катя, не ожидая, пока бойкая мать Карпачева откроет рот.
Навыки общения с настырной мамашей были приобретены в многочисленных схватках на прошлой неделе. Семейка достала в конец.
— Но у вас же нет никого! — возмутилась мать со свойственным ей повелительным наклонением в каждом слове.
— У меня пациент в реанимации, — сказала Катя и заставила себя улыбнуться, — через час заходите.
Идя по коридору, она подумала о том, что в депрессии есть и свои плюсы. Можно хамить людям, презирать их, ненавидеть, обманывать — и при этом не чувствовать ровно никаких угрызений совести. Ведь это же не ты виновата, а депрессия — противная стерва.
Реанимационные палаты находились на третьем этаже. Катя спустилась по ступенькам. В последнее время она редко пользовалась лифтом: там висели большие зеркала, и от них можно было спрятаться, лишь уткнувшись взглядом в пол, покрытый желтым линолеумом… а так не хотелось общаться с внутренним голосом, что заглядывал в глаза через отражение и бубнил что-то, иногда кричал, доказывал.
Пациент лежал с закрытыми глазами, и, казалось, спал. Обе его кисти были загипсованы. Словно сухие древесные сучки торчали три пальца на левой руке. На лбу, ближе к правому глазу, красовалась огромная темная шишка. На щеках проступила щетина. Узкий подбородок. Впалые щеки. Длинные черные волосы, давно не мытые и наверняка не видевшие расчески много дней. Физическое истощение налицо. Руки и ноги пациента были привязаны к койке.
Читать дальше