Джеймс Ганн - Бессмертные (сборник)

Не задерживаясь в Детройте, он вылетел в Сент-Луис, а там пересел на турбовинтовой самолет до Уичиты. В Уичите он взял напрокат старенький двухместный винтовой самолетик, заполнил бланк маршрута, но полетел в противоположную сторону. Через два часа самолетик приземлился в Канзас-сити. На дребезжащем автобусе молодой человек через старый мост «Нью-Ханнибал» отправился в торговый район города.

С некоторых пор этот район пришел в упадок. Вслед за представителями среднего класса деловая жизнь переместилась в пригороды. Улицы казались безлюдными, но человек с бородкой старательно запутывал следы. Он прятался в подъездах, нырял под аркады, а за секунду до закрытия универсама прыгнул в лифт.

Кабина со скрипом поползла вверх. К пятому этажу в ней остались только двое: сам молодой человек и лифтер, похожий на сморщенного гнома. Лишь только дверцы лифта открылись, молодой человек быстро прошел в мужской туалет.

Там он снял парик, свалявшийся в отвратительную черную массу, и бросил его в унитаз. Шляпу спрятал под стопкой бумажных полотенец и весело подмигнул своему отражению в зеркале.

— Салют, мистер Сиберт, — ухмыльнувшись, сказал он. — Что там тебе наговорил Локке?

«Ты когда-то был актеришкой, не так ли?»

«Пожалуй, не слишком хорошим».

«Отчего же ты бросил это веселое занятие?»

«Мои запросы оказались несколько больше».

«А именно?»

«Раз уж этого не смогли обнаружить ваши штатные психологи, то вам я тем более не скажу. Почему-то мне совсем не хочется облегчать вам задачу».

«Сиберт, мальчик мой, ты делаешь роковую ошибку. Плохой, но живой актер все-таки лучше мертвого. А если ты и впредь будешь рыпаться, то быстро помрешь. Ты же у нас в руках. Весь проштампован и завернут в целлофан, как этот вот солидограф. У нас есть все твои данные, и мы откопаем тебя, спрячься ты хоть под землю».

— Вот именно, сперва откопайте… — сказал Сиберт, показав язык отражению. — А пока вы меня потеряли.

По служебной лестнице он спустился к выходу на главную улицу. Прошел мимо ряда прилавков, поднялся на эскалаторе на следующий этаж. Спустился по лестнице и через боковой проход вышел на Двенадцатую улицу. На остановке выждал, пока автобус тронется, и протиснулся сквозь закрывающиеся створки. Проехав около мили на восток, он выскочил, прошел две аллеи и остановил такси.

— Мне в западном направлении. Скажу, где остановиться… — сказал он, тяжело переводя дыхание.

В зеркало заднего вида таксист проницательно взглянул на него, развернул дребезжащий «олдсмобиль» 94-го года и поехал на запад. Сиберт тоже успел рассмотреть таксиста и, сравнив его лицо с фотографией в целлофановом кармашке, успокоился.

Отпустив такси и подождав, пока оно скроется из виду, он повернул на север и быстрым шагом прошел пять кварталов. Чистое, ясное небо нисколько не умаляло жути пустынных улиц.

Он чувствовал, как в нем нарастает болезненное волнение — сейчас он был совсем рядом.

Дым индустриального центра окутывал долину, плотные серые клубы скрывали излучину в месте впадения Канзаса в Миссури.

Когда город был еще молод, склон холма Кволити представлял собой район с прекрасными домами. Но с тех пор он дважды рождался и умирал. Город старел, дряхлел, и вместе с ним дряхлели дома. Однажды их снесли, чтобы расчистить место для нынешнего района Кволити Тауэрс. Потом холм застроили вновь, но пятьдесят лет пренебрежения и забвения сделали свое дело: район опять превратился в густонаселенную помойку.

Стоило бы начать снова, но по разным причинам это все откладывалось и откладывалось… Сиберт закашлялся, нечаянно вдохнув местный воздух полной грудью.

Город нищал, деньги покидали его. Вместе с ними уходили и те, кто мог позволить себе более приятную жизнь в пригородах. Оставшиеся были обречены на вымирание вместе с городом.

Сиберт оглядел пустынные улицы — несколько кварталов не было видно ни одного человека. Вдалеке холм темной линией перечеркивала скоростная магистраль. Сверкая белизной стен, на холме высилось единственное новое сооружение города.

На фоне общего упадка госпитальный комплекс производил ошеломляющее впечатление. Уже пятьдесят лет здания его вытесняли серые трущобы стенами из стекла и бетона. Индустриальный центр здоровья и жизни разрастался. Однажды он поглотит весь город, превратит его в гигантский госпиталь. Нет ничего важнее жизни, без нее все теряет смысл. Никогда люди на откажутся от лекарств и лечения. Жизнь достаточно дорогой товар, чтобы ради нее не жалеть никаких денег. Но люди склонны все усложнять, и им теперь приходилось ради сохранения собственного здоровья, а значит и жизни, платить все больше и больше. Тенденция эта настораживала и даже пугала. В один прекрасный момент лечение потребует больше денег, нежели человек сможет заработать. Именно поэтому всем позарез нужны дети Картрайта. Невыносимый страх смерти всегда будет принуждать людей охотиться за ними.