Айзек Азимов - Установление и Империя

многорядное фортепиано, кстати, в этом смысле сложнее, – сколько определенного характера

мышления, свободного полета, – и он продолжил, понизив голос: – Вот почему наш живой скелет

может оказаться в этом деле более способным, чем мы думаем. Довольно часто хорошие исполнители

в остальном являются идиотами. Это одна из тех странных комбинаций, которые делают психологию

интересным занятием.

Он добавил, терпеливо продолжая поддерживать легкую беседу:

– Знаете ли вы, как эта пупырчатая штука работает? Я ее разглядывал, чтобы выяснить

принцип ее действия, и пока успел только понять, что ее излучение прямо стимулирует оптический

центр мозга, даже не затрагивая зрительный нерв. Дело, в сущности, заключается в использовании

чувства, никогда не встречающегося в природе. Если подумать, это любопытно. Со слуховыми

ощущениями все в порядке. Это делается естественно. Барабанная перепонка, улитка, все такое. Но…

Шшш… Он готов. Не надавите ли вы на тот выключатель? В темноте это получается лучше.

В темноте Маньифико был просто пятном, Эблинг Мис – тяжело дышащей массой. Бейта в

нетерпении напрягала зрение, поначалу – безуспешно. Воздух заполнила тонкая, режущая трель

скачкообразно меняющейся интенсивности. Она как бы зависла, упала – но, подхваченная сама собой,

набрала мощь и обрушилась гулким ударом: словно гром разорвал завесу.

Ритмичными движениями стал разрастаться шарик из пульсирующих цветов – и разлетелся в

воздухе бесформенными кляксами, которые, высоко взлетев, в падении превратились в

извивающиеся, переплетенные ленты. Ленты эти свернулись в маленькие шарики разных цветов – и

Бейта начала что-то различать.

Она заметила, что при закрытых глазах цветовые образы становятся яснее; что каждое

небольшое изменение цвета сопровождалось своим звуковым образом; что цвета ей незнакомы; и,

наконец, что шарики – не шарики, а маленькие фигурки.

Фигурки: мириады пляшущих и мерцающих, точно язычки пламени, исчезающие из виду и

появляющиеся из ниоткуда, налетающие друг на друга, сливаясь в новые цвета.

Вдруг Бейте пришли на ум цветовые пятна, появляющиеся ночью, если зажмуриться до боли и

терпеливо напрягать зрение. Возникало то же знакомое впечатление танцующих точек изменчивого

цвета, сжимающихся концентрических кругов, беспрерывно трепещущих бесформенных масс. Все

выглядело так же, но в больших масштабах, разнообразней – и каждая точечка цвета была крошечной

фигуркой.

Они налетели на нее, сбившись в пары, и она подняла руки во внезапном изумлении, но они

распались, и на миг Бейта оказалась в центре вихря сверкающих снежинок. Холодный свет стекал с ее

плеч на руки, скатываясь, словно по сияющему трамплину, отскакивая от застывших пальцев и

медленно сходясь в сверкающем фокусе. В глубине жидкими потоками плыли звуки сотни

инструментов, пока Бейта не перестала отличать их от света.

Интересно, подумала она, видит ли Эблинг Мис то же самое, а если нет, то что же он видит?

Но мимолетное любопытство прошло, и тогда…

Она стала следить снова. Фигурки – впрочем, были ли они фигурками? – крошечные женщины

с пылающими волосами, крутившиеся и изгибавшиеся слишком быстро, чтобы сознание могло

сосредоточиться на них, сцеплялись между собой, образовав вращающиеся звездообразные группы, -

а музыка сделалась тихим смехом – девичьим смехом, зазвучавшим прямо в ушах.

Звезды собрались вместе, рассыпая искры, меча их друг в друга, медленно выросли в некий

образ – и вдруг стремительно, откуда-то снизу вверх сложился дворец. Каждый кирпичик был своего

цвета; каждый цвет – искоркой; каждая искорка – колючим светом, меняющим образы и увлекающим

взгляд ввысь, к двадцати башенкам, сложенным из самоцветов.

Блистающий ковер развернулся навстречу, вихрясь, разматывая нематериальную паутину,

заполнившую все пространство, а из нее вверх ринулись светящиеся ростки и расцвели деревьями,

певшими свои собственные мелодии.

Бейта сидела, окутанная световыми узорами. музыка колыхалась вокруг нее, иногда

поддаваясь стремительным, лирическим порывам. Женщина потянулась, чтобы коснуться хрупкого

дерева, и цветущие стебли поплыли вниз и погасли, каждый с чистым, едва слышным звоном.

Музыка грянула десятками цимбал. Перед Бейтой струями вздыбилось пламя – и стекло по

невидимым ступеням к ней на колени, растекаясь быстрыми потоками, выбрасывая огненные искры к