являются одной и той же личностью. Разве не красиво, Тори? Разве это не выглядит прямо как
геометрическая аксиома: две вещи, равные третьей, равны и между собой?
Бейта была близка к истерике, но огромным усилием воли овладела собой. Она продолжала:
– Открытие напугало меня до смерти. Если Маньифико и есть Мул, он может узнать мои
чувства – и подправить их для своих собственных целей. Я не осмеливалась позволить ему ощутить
их. Я избегала его. К счастью, он тоже избегал меня; он был слишком заинтересован Эблингом
Мисом. Я задумала убить Миса до того, как он сможет заговорить. Я задумала это втайне – настолько,
насколько могла – настолько, что не осмеливалась признаться в этом самой себе. Если бы я могла
убить самого Мула… Но я не могла рисковать. Он бы заметил, и все было бы потеряно.
Все чувства, казалось, иссякли в ней.
Торан сказал жестко, убежденно:
– Это невозможно. Взгляни на это несчастное существо. Он – Мул? Он даже не соображает, о
чем мы говорим.
Но когда он посмотрел в направлении, указанном собой же, Маньифико уже стоял прямо,
решительно, с пристальным, мрачно блестящим взором. В его голосе исчезли всякие следы акцента.
– Я слышу ее, мой друг. Я просто сидел тут и размышлял над тем обстоятельством, что при
всем моем уме и расчетливости я ухитрился допустить ошибку и потерять столь многое.
Торан попятился, словно опасаясь, что клоун может коснуться его или загрязнить его своим
дыханием.
Маньифико кивнул и ответил на непроизнесенный вопрос:
– Я – Мул.
Он более не казался нелепым: его стеблевидные конечности, его клювообразный нос утратили
былую комичность. Его страх исчез; он держался твердо.
Овладев ситуацией с простотой, порожденной привычкой, он сказал терпеливо:
– Усаживайтесь. Пожалуйста, если хотите, можете прилечь для удобства. Игра окончена, и я
хотел бы рассказать вам кое о чем. Это моя слабость – я люблю, чтобы люди меня понимали.
Его глаза, которыми он смотрел на Бейту, были прежними – мягкими, печальными, карими
глазами Маньифико, клоуна.
– В моем детстве, – начал он, сразу же сбившись на быструю, торопливую речь, – в сущности,
не было ничего, что я хотел бы запомнить. Возможно, вы могли бы меня понять. Моя худоба
обусловлена особенностями обмена веществ; нос мне был дан от рождения. Обычное детство было
мне недоступным. Моя мать умерла прежде, чем успела увидеть меня. Я не знаю своего отца. Я вырос
случайно, с раненым и измученным сознанием, полным жалости к себе и ненависти ко всем прочим.
Меня знали как странного ребенка. Все избегали меня – большинство из неприязни, некоторые из
страха. Происходили странные инциденты… Ладно, это неважно! У капитана Притчера, изучавшего
мое детство, было достаточно оснований для вывода о том, что я – мутант. Сам я сумел осознать это,
лишь перешагнув двадцатилетний возраст.
Торан и Бейта отрешенно слушали. Его голос волнами обрушивался на них. Они сидели прямо
на земле, а клоун – или Мул – расхаживал перед ними мелкими шажками, почти не замечая их и
обращаясь к своим скрещенным рукам.
– Полное представление о моих необычайных возможностях формировалось во мне так
медленно, такими ленивыми шагами! Я долго не мог в них поверить. Сознания отдельных людей
представляются мне циферблатами, стрелки которых указывают на преобладающее чувство. Это
звучит невразумительно, но какое объяснение я еще могу дать? Не скоро я постиг, что я могу
дотянуться до этих сознаний и поворачивать стрелки к нужной мне точке, что я могу фиксировать их
там навечно. И еще большее время ушло на понимание того, что другие этого не могут. Но вот
пришло сознание силы, а с ним – желание изменить свою прежнюю жизнь изгоя. Может быть, вы это
поймете. Может быть, вы хотя бы попытаетесь это понять. Это нелегко – быть уродом: иметь разум,
интеллект – и быть уродом. Смех и жестокость! Быть иным! Быть чужаком! Вы никогда через это не
проходили!
Маньифико взглянул на небо, покачался на пятках ног и с каменным выражением на лице
продолжал вспоминать:
– Но в конце концов я овладел своими силами и пришел к выводу, что мы с Галактикой можем
поменяться местами. Ведь это они сделали первый ход, и я терпел его двадцать два года. Но теперь
мой черед! И вам всем надо будет смириться с этим! И шансы для Галактики будут достаточно
равными. Я один! Их – триллионы!
Читать дальше