Жорди Сьерра-и-Фабра - 2012. Загадка майя

— Животное! — гневно крикнула Джоа.

— Сеньорита Мир, не испытывайте судьбу. — Николас Майораль сделал шаг вперед и встал менее чем в метре от нее. — Вы мне симпатичны, поверьте. Вы — самый чистый и невинный персонаж всей этой божественной комедии. Очень плохо, однако, просто прискорбно, что вы до сих пор не определились, на чьей вы стороне.

— Я определилась.

— Вам хочется стать чудовищем? Пожалуйста! Но имейте в виду, что у вас была и пока еще есть возможность изменить выбор в пользу свободы…

— Свободой вы называете это? — Она обвела взглядом вооруженных судей. — Почему все диктаторы так уверены всегда, что являются единственными обладателями самого правильного, истинного понимания свободы?

Николас Майораль посмотрел на нее с жалостью.

— Когда есть дело, которому служишь, все остальное не имеет никакого значения. Мы знаем, зачем они прибывают. — Он указал на небо. — С мирными намерениями? Навестить нас, узнать, как мы тут? Помочь отеческим советом? Да не будьте же, ради бога, святой простотой!

— Не исключено, что они уже побывали здесь когда-то и что мы их потомки.

Майораль резко побагровел, выражение лица у него изменилось. Маска снисходительной ироничности слетела, уступив место гримасе безмерного презрения и холодной злобы.

— Не говорите глупостей и перестаньте оскорблять нас, очень прошу. — Его указующий перст вновь был направлен в небеса, а лицо исказила усмешка. — Их потомки? Даже если б у них и были мирные намерения, после их прихода ничто уже не останется таким, как прежде. Мир изменится. Но мы этого не допустим. Мы им докажем, что хотим жить и что ради того, во что верим, готовы пойти на любые жертвы и погибнуть.

— Что… что вы хотите сказать?! — воскликнул Хулиан Мир.

Николас Майораль, пробуравив его взглядом, распахнул полы пиджака и продемонстрировал пояс, начиненный взрывчаткой. Остальные судьи сделали то же самое.

— Все взлетит на воздух. И мы и они.

— Вы — фанатики, интегристы и сумасшедшие! — Отец Джоа был в отчаянии.

Николас Майораль устал от дискуссии.

— Где дочери бури?

Ему никто не ответил.

— Себастьян, — приказал судья.

И судьи принялись избивать Лестера и еще двоих хранителей, самых пожилых, из руководящего состава группы. Другим хранителям не удалось воспрепятствовать расправе, хотя судьи пока не применяли оружие.

Давид хотел броситься на защиту товарищей, но Джоа остановила его:

— Подожди, — шепнула она.

— Чего? Чтобы нас всех здесь прихлопнули?

— Подожди, — повторила она настойчиво.

Глаза ее заблестели.

— Ты что-то чувствуешь? — спросил Давид.

— Эй вы, молчать! — гаркнул на них Николас Майораль.

Лестер не сдавался.

— Вы не сможете… уничтожить их бомбами, тупицы, — говорил он, выплевывая изо рта кровь. — Не сможете! Или вы совсем свихнулись?!

— Кроме бомб у нас еще кое-что припасено! — Судья, опираясь на свою неизменную трость, стоял теперь прямо над ним. — У нас есть вирусы, а также химическое и ядерное оружие. Половина Юкатана взлетит к чертовой бабушке, и они тоже, будь спокоен, и вот тогда у них отпадет охота прилетать еще раз, потому что будут знать, на что мы способны! Только силой добывается победа! Власть — это сила, а мы представляем власть.

Николас Майораль не желал больше слушать Лестера, и Себастьян обрушил на беднягу такой удар, что тот потерял сознание.

— Довольно болтовни! Всем приступить к поискам женщин! — крикнул Майораль.

Час спустя судьи, так и не обнаружив дочерей бури, прекратили поиски.

Они были в замешательстве, однако, судя по всему, не поменяли своих планов.

Они согнали хранителей на середину большой площадки перед замком, связали и выставили вокруг несколько человек охраны. Остальные распределились по комплексу, заняв позиции, которые позволяли контролировать любую возможную точку посадки.

Самым опытным бойцам поручили замок и обсерваторию, находившуюся в отдалении от пирамиды, — высоты, господствующие над всей территорией Чичен-Итцы; менее значительные силы разместились в храмах Чак-Мооля и Воинов на востоке, а на западе — в храме Ягуаров и на Площадке для игры в мяч.

Часы по-прежнему стояли, но все ощущали медленный и неотвратимый ход времени.

— Скажи, что ты почувствовала, — тихо спросил Давид.

— Я не могу объяснить.

— Я верю твоим предчувствиям. Во всем этом бедламе они — единственное, что имеет смысл.

— Я почувствовала надежду. Надежда — это любовь, но не всегда победа.