Array Полдень XXI век - Полдень XXI век 2003 №4

Не раздеваясь, Билл прилег на кровать и закрыл глаза… Нужно еще раз спокойно и обстоятельно обдумать план завтрашнего выступления в Сенате…

«В Декларации независимости, написанной основателями нашей республики, сказано, что все люди созданы равными и что все они наделены Создателем неотъемлемыми правами на Жизнь, Свободу и стремление к Счастью… Однако новейшая история внесла в это незыблемое положение свою поправку — закоренелые убийцы, террористы-фанатики не являются творениями Создателя и посему не могут быть признаны равными другим людям…»

Нужно сосредоточиться на завтрашнем выступлении, но мешает нервное напряжение последних дней и еще… этот странный и тяжелый сон… Билл снова явственно увидел летящее по воздуху тело мальчика с запрокинутой головой, и утро того страшного дня, когда его жизнь бесповоротно надломилась, снова предстало перед ним…

В то утро ему позвонили из Белого дома — так по-старинке называлось тайное место пребывания Президента — и сказали, что пакет с секретными документами отправлен накануне с нарочным и прибудет вскоре. Это было не совсем по-правилам, ибо обычно такие документы отправлялись электронной почтой через специальный шифратор. Билл понимал, что только особая форма секретности потребовала пересылки с нарочным, и ожидал послание с тревогой.

То нетерпеливое и тревожное ожидание, по-видимому, заглушило вошедшую в привычку осторожность, и, когда в ворота позвонили и по внутренней связи послышалось: «Прошу принять ожидаемый вами пакет», он ничего не заподозрил. На беду охранник, который должен был открыть ворота и принять пакет, куда-то отлучился. Билл начал было подниматься из-за стола, освобождаясь от сидевшего у него на коленях Майкла, но Кэрол опередила его: «Не вставай, я сама открою». И ничто не дрогнуло в нем, ничто не сказало: нет. Он смотрел вслед тонкой фигурке Кэрол, которую ничуть не испортило рождение двух детей, и радовался своей нежной любви к ней, и удивлялся своему тут же возникшему желанию — этому фантастически устойчивому чувству, столько лет не покидающему его. Майкл побежал за ней: «Я с мамой». И опять ничто не дрогнуло в нем.

Охранник наконец вышел из глубины сада и пошел размашисто к воротам наперерез Кэрол, показывая ей рукой, что все сделает сам. Ворота открылись по его сигналу, и нарочный в темном костюме, белой рубашке и галстуке с пакетом в руках, не остановившись, как-то странно быстро пошел не по дорожке, а по газону прямо в сторону веранды, и Билл видел, как охранник прыгнул в его сторону с вытянутыми руками…

Только тогда Билл все понял. Понял все, что на его глазах случилось, и все, что случится еще, и, поняв, страшно, дико закричал. Он знал, что успеет прокричать только одно слово, не два, а только одно, и то, как он выбрал это единственное слово, потом стало его ночным кошмаром, его непреходящей болью… Это был даже не крик, это был вопль, короткий, как выстрел, вопль смертельно раненного зверя: «Майкл!». Не Кэрол, а Майкл. Он не крикнул «Кэрол», он крикнул «Майкл»!

Майкл успел остановиться и повернуться лицом к веранде, а затем был взрыв, и Билл увидел летящее по воздуху тело мальчика с запрокинутой головой и неестественно отставленными назад руками…

Террорист и охранник были разорваны в клочья. Кэрол скончалась по дороге в госпиталь. В краткий миг перед потерей сознания она пыталась беззвучно улыбнуться Биллу — она не знала, как обезображено ее лицо и как страшна ее улыбка. Сканирование обнаружило в голове Кэрол более сотни микроскопических, твердых, как сталь, пластиковых частиц — ими убийца нажрался, готовясь к теракту. Такие же частицы поразили позвоночник Майкла, и несколько дней врачи полагали, что ребенок не выживет.

Вероятно, тяжелое ранение Майкла и борьба за его жизнь спасли Билла от сумасшествия. Врачи обещали: в лучшем случае ноги мальчика будут парализованы. В течение года Билл боролся за своего сына, и эта борьба, занимавшая его постоянно, непрерывно, днем и ночью, подавила непереносимую боль утраты Кэрол, сделала его существование осмысленным и, в конечном итоге, помогла ему не сломаться.

Когда к Майклу впервые вернулось сознание, он что-то невнятно спросил у отца. Сначала Билл ничего не понимал, но после нескольких попыток услышал: «Папа, я смогу быть летчиком?». Любовь и нежность к больному ребенку превосходят по силе все другие человеческие чувства и привязанности, подчас они достигают почти невыносимой остроты. Едва сдерживая сбившиеся комком в горле рыдания, Билл поспешно и обманно ответил Майклу: «Да, сынок, конечно, ты определенно будешь летчиком».