Array Полдень XXI век - Полдень XXI век 2003 №4

Разум и сердце молодого Билла бунтовали против подобной концепции, но поначалу его заводило в тупик, казалось бы, непреодолимое противоречие между практической деятельностью отца и его взглядами. Когда он напрямую спросил отца об этом противоречии, тот ответил круто: «Я считаю, что с террористами нужно договариваться, именно потому, что всю жизнь воевал с ними». Этот ответ не показался Биллу убедительным, и он старался использовать любую возможность, чтобы прояснить для себя истоки отцовского либерализма — ему казалось, что за военным опытом отца скрывается нечто ему, Биллу, недоступное, и это нечто непременно нужно познать.

Со временем Билл понял в чем дело. В руках отца была такая сила, которая могла сокрушить терроризм во всем мире, буквально стереть его с лица Земли. Мало кто понимал масштабы этой силы, но генерал Стресснер знал лучше всех, каким страшным и однозначным будет решение проблемы, если он развернет свою силу так, как это нужно для победы. Однако сделать этого генерал не мог — он был скован ограничениями, предписанными ему политиками. Генерал понимал, что эти ограничения будут существовать всегда, а, следовательно, никогда не будет окончательной победы на поле битвы, ибо победа не дается нерешительным, победа, как он хорошо знал, не жалует тех, кто проходит лишь полпути до нее. Этот разрыв между ясным пониманием пути к победе и невозможностью пойти по этому пути привели генерала к идее примирения, к странной идее примирения с теми, кто примирения не желал и не допускал. Либерализм генерала Стресснера как бы выводил его из того профессионального тупика, в котором он невольно оказался. Билл теперь знал, что никакой четкой теории борьбы с террором у отца нет, а его призывы к умиротворению террористов базируются на абстрактных идеях борьбы со злом добром, о которых отец много говорил, но которые никогда не использовал.

Позиция отца, прямо противоположная сути его генеральской работы, все более раздражала Билла, который готовился в то время опубликовать свою первую литературную работу «Бесы Достоевского как Предтечи хавабизма». Как-то при обсуждении очередного чудовищного преступления террористов — это был взрыв и потопление круизного лайнера с детьми — отец высказался в том смысле, что, мол, они, террористы, тоже люди. Билл вспыхнул и, перефразировав эпиграф к «Бесам» из Евангелия от Луки, резко ответил, что они не люди, а бесы, вышедшие из стада свиней… После этого между отцом и сыном началось отчуждение, которое особенно тяжело переживала мать Билла.

Мать Билла Маргарет была столь же непохожей на его бабушку, как отец — на деда. Она полностью растворилась в муже, стала его телесным дополнением. С годами отец и мать слились в некий единый образ, в некое единое существо. Это было тем более удивительным, что они бывали вместе довольно редко. И тем не менее, когда кто-нибудь интересовался здоровьем Маргарет, само собой разумелось, что интересуются здоровьем Майкла, и наоборот. Было бы абсолютно несправедливым сказать, что у Маргарет не было собственных мыслей. Просто-напросто ее мысли не отличались от мыслей мужа, равно как и его мысли полностью совпадали с мыслями жены — это единое существо мыслило едино, и ни одна из частей не могла претендовать на первенство. Отец Билла, в отличие от деда, никогда не доминировал в семейных делах и не желал этого. Единственной отделенной от жены сферой жизни Майкла была его профессиональная работа — в эту сферу он не допускал никого, и в семье полагалось эту сферу не обсуждать и этой сферы вообще не касаться.

Из-за родительской слитности отчуждение между Биллом и отцом невольно распространилось и на мать. Он же сам терзался тем, что в его отношении к отцу и матери нет теплоты. Иногда Билл думал, что дед и бабушка были бы ему ближе, чем отец и мать.

Трагическая гибель отца и матери потрясла Билла, а волна запоздалой любви и нежности к ним вконец сокрушила его. Билл метался между ненавистью к убийцам и своим собственным раскаянием и, в конце концов, сорвался.

Это случилось на длинной и торжественно-печальной правительственной церемонии памяти генерала Стресснера. Про отца говорили Президент, сенаторы, генералы, священнослужители всех религий — много хороших слов вперемешку с обещаниями никогда не забывать его. Лучшие оркестры и солисты исполняли возвышенные мелодии со словами, похожими на молитвы. Несколько раз прозвучало осуждение некоего абстрактного терроризма, который нужно осудить, понять и каким-то непонятным образом преодолеть. В надломленной душе Билла нарастало глухое раздражение — он подумал, что, если бы отец и мать погибли в автомобильной катастрофе, то все говорили бы то же самое, может быть, с добавлением слов о скверном состоянии дорог, которое — скверное состояние — следует осудить, изучить и преодолеть. Так получилось, что перед Биллом, который хотел, но не мог отказаться от выступления, говорил известный христианский пастор — благообразный пожилой человек с красивым лицом и седой ухоженной бородкой клинышком. Пастор говорил о чистых душах убиенных и о всепрощении, которое так необходимо миру, погрязшему в насилии. «Помолимся подобно святому мученику Стефану, перед лицом смерти просившему Господа простить жестоких гонителей своих, о душах заблудших, не ведающих, что творят, ибо скорбь наша велика», — вещал пастор, и две скупые слезы умиления перед собственным милосердием пролились из его глаз.