Array Полдень XXI век - Полдень XXI век 2003 №4

Выехав за пределы защитного пояса, Билл направил свой электромобиль в поток Большого атлантического шоссе. Гнет террора странным образом привел к невиданному совершенствованию автомобильных дорог, ибо автомобиль остался единственным сравнительно безопасным средством наземного транспорта. Метро стало первой жертвой террора — аэрозольные отравляющие вещества, быстро распространяясь в замкнутом пространстве, мгновенно убивали тысячи людей. Автобусы и железные дороги долго не сдавались, но постепенно обанкротились и в конце концов были полностью запрещены по соображениям безопасности. Зато многорядное шоссе теперь не знало заторов и пробок — составленное из нескольких слоев подвижных плит, оно могло менять свою пропускную способность и конфигурацию в зависимости от ситуации. Указав место назначения и время прибытия, Билл откинулся на сиденье — внутренние и внешние радиотелеметрические системы вели машину автоматически. Он знал, что машина с его личной охраной незаметно следует где-то рядом за ним.

Мимо проплывал пейзаж старого Коннектикута с едва заметными бункерами Йельского университета. Старый готический Йель, преследуемый террором, давно опустел. Все, что от него осталось, это немногочисленные подземные административные офисы. Занятия в аудиториях заместились обучением через электронную видеосистему, по которой Билл дважды в неделю читал лекции — студенты университета, где бы они ни были, имели доступ к системе и видели профессора, а он мог наблюдать всех своих слушателей. Ну и, конечно, сохранилось знаменитое йельское хранилище древних книг и рукописей. С грустью проводил он взглядом знакомые очертания вентиляционного купола над подземным бункером книгохранилища.

Много лет назад в этом бункере-книгохранилище Билл встретил свою будущую жену Кэрол. Строго говоря, он встречал ее и до этого на своих лекциях по психологии — в те времена, хотя и редко, еще практиковались старомодные аудиторные занятия. Билл был самым молодым профессором Йеля, а Кэрол — самой молодой студенткой на курсе. Он давно издали приглядывался к этой девушке — длинноволосой пепельной блондинке с большими серыми глазами. Она чем-то определенно выделялась среди знакомых ему женщин — в ней не было того, что Биллу особенно не нравилось. В естественной раскованности Кэрол не было и следа той напористой феминистской самоуверенности и развязности, которые так претили Биллу. Не было в ней и противоположного — показной готовности быть послушной и уступчивой. Неподдельная нежность была в Кэрол — в движениях, в повороте головы, в тонкой шее, в улыбке. В ее глазах иногда проскальзывала сумасбродная сумасшедшинка — влекущий и загадочный, как ему казалось, признак немыслимой глубины омута, скрытого под покровом нежности. Кошачья грация и точеная фигура с мягкой, но выразительной линией талии довершали предвкушение омута. Кэрол не была яркой красавицей, она просто была очень хороша, и молодой профессор с завистью наблюдал, как свободно и легко общается девушка со своими сокурсниками.

Как-то Билл быстро шел через выставочный зал книгохранилища и внезапно увидел Кэрол, одиноко стоящую у стенда с редчайшим экспонатом — первой инкунабулой, печатной книгой Иоганна Гутенберга XV века, чудом спасенной после взрыва нейтронной бомбы в кампусе университета. Первым движением было — подойти к ней и завести разговор, но Биллу это показалось слишком примитивным, и он, досадуя на свою нерешительность, пошел прочь. Однако Кэрол его тоже заметила, и Билл услышал ее низкий грудной голос: «Профессор, нельзя ли задать вам вопрос по данной теме?». Он обрадовался, как школьник, которого наградили грамотой за прилежание, и услышал продолжение: «Объясните, пожалуйста, почему Гутенберг взялся первым делом печатать Библию, а, например, не Гомера или Аристотеля?». Билл не сомневался, что она знает почему, и знает отлично, но, поддерживая игру, охотно и напористо начал излагать свою точку зрения, которая, в конце концов, свелась к следующему банальному выводу — тема эта столь глубокая и обширная, что следовало бы обсудить ее не на ходу, а, например, за ужином в ресторане. Сумасшедшинка промелькнула в глазах девушки, когда она вполне согласилась с точкой зрения профессора, пребывавшего, нужно сказать, в состоянии опьянения от ее близости.

Билл привез Кэрол в закрытый клуб своего поселка, где так же, как и в университете, никто не знал его настоящего имени, ибо это имя могло стать той ниточкой, которая вела к отцу Билла — знаменитому генералу Стресснеру. Кэрол в тот вечер тоже еще не знала, как на самом деле зовут Билла, и, подозревая, что известное ей имя не настоящее, упорно называла его профессором. В клубе все складывалось тепло и непринужденно, под шампанское и деликатесы клубного шеф-повара они болтали без удержу обо всем, кроме гутенберговской инкунабулы — каждый как бы подтверждал, что не эта случайная тема привела их сюда. Стены клуба были расписаны старыми видами когда-то процветавших европейских городов — Темза у Тауэра в Лондоне, венецианский Большой канал, Сена у Нотр-Дам в Париже, Гвадалквивир у башни Колумба в Севилье, Дунай в Будапеште, Нева у Стрелки Васильевского острова в Санкт Петербурге… Биллу нравилась старомодная импрессионистская манера, в которой художник представлял водную гладь и зыбкие, причудливые отражения в ней каменных, вдохновенных символов далекого прошлого…