Array Полдень XXI век - Полдень XXI век 2003 №4

Отдельно от других поверх медицинских лежала тощая книжка «Первая помощь больному ребенку» 1913 года издания.

«Для меня, наверное, приготовил», — подумал Ванечка, взял книгу, полистал, прочитал главу про угри, из которой усвоил, что «при появлении на лице ребенка угрей тотчас же следует запретить употребление колбасы, свинины, раков, сыров, дичи, вина, чая, кофе и всяких кислых напитков».

Он улыбнулся и положил книгу на место.

— Зря улыбаешься, — сказал Шамбордай. — Знаешь, чем пустое отличается от порожнего?

— Ничем, вроде бы, — продолжая улыбаться, ответил Ванечка.

— Это только видимость, что ничем. На самом деле отличается многим. Порожнее — значит, было и уже нет, опорожнили. А в пустом, может быть, ничего и не было, и все еще впереди. Так вот, Ванька, скажи теперь, кто из нас пустое, а кто — порожнее? Только ты не подумай, я тебя не собираюсь обидеть. Я в философском смысле этот вопрос тебе задаю. Только я не такой философ, который ангелов на конце иголки считает, я — практик, я все примеряю к жизни. И эти книги мне нужны как балласт, который не дает мне подняться слишком уж высоко и обжечься о небесную сковородку. То же и алкоголь…

Шамбордай наполнил до краев рюмки и громко провозгласил, глядя в плавающие Ванечкины зрачки:

— Я оплот государственности! — Он качнулся, ухватился рукой за бутыль и так же громко, как и начал, продолжил: — А что было, есть и будет для государства главное? Для государства главное иметь мощную финансовую основу, постоянный стабильный доход. Питейная же статья есть фундамент всего бюджета, и, следовательно, бороться с пьянством — это значит не уменьшать, а увеличивать питейный доход. Важно — пить регулярно. Пьянство личное должно всемерно поддерживать пьянство общественное. И — это между нами, тс-с-с, никому ни слова! — Шамбордай Лапшицкий поводил перед Ванечкиным лицом кулаком, сложенным почему-то в фигу. — Пьяным народом управлять легче.

Ванечка согласно кивнул — чтобы не обидеть хозяина, уже выпившего двенадцатую рюмку и без промедления наполнившего тринадцатую.

— Я вот человек крещеный, православный, можно сказать, хотя в церкви практически не бываю. — Ванечка одним махом опорожнил рюмку и подставил пустой сосуд под ниагарскую струю из бутылки. — А здесь у вас какие-то демоны, какие-то ээрени, конь-бубен, Менделеев в роли святого. Мой ангел-хранитель вот сейчас смотрит на это сверху и удивляется — как это я, крещеный, во всю эту вашу демонологию могу верить?

— Я, думаешь, не крещеный? — покачал головой Лапшицкий. — Крещение — это инициация, знак готовности к переходу из одного мира в другой. Крестить человека можно по-разному — можно водой, можно огнем, можно совокуплением с женщиной. Возьмем тебя, например. Ты — вепс, вепс-царевич, а у вас, вепсов, и крест не такой, как у всех, он по форме восьмиконечный, так что в какую тебя веру ни окрести, глаза твои всё равно в одну сторону смотрят — в лесную чащу. То же самое и с твоей болезнью: какое лекарство тебе Бог прописал — уколы в задницу или шаманский бубен — и какого лекаря тебе Бог назначил, тем и довольствуйся, тому и радуйся, за то и благодари Бога. — Шамбордай лукаво подмигнул Ванечке, сунул руку под стол с бутылками и достал оттуда некий экзотический инструмент, отдаленно напоминающий финский кантэле: полый ящичек из светлого дерева в форме лодки, длиной около метра. Гриф у инструмента отсутствовал, струны, сделанные из сухожилий оленя, крепились прямо на корпусе, на колках, изготовленных из птичьих костей. — Давно, однако, не брал я в руки свой шангальтоп. А то мы все о высоком, да о высоком. Пора отвлечься, песенку спеть. Ты, брат, как насчет песенки?

Ванечка насчет песенки был не против, и Шамбордай запел, пощипывая оленьи струны и притопывая себе в такт ногой:

пел Шамбордай, и у Ванечки почему-то выступили на глазах слезы, хотя о чем была песня, на каком она была языке — ничего этого Вепсаревич не знал, да в общем-то и знать не хотел, настолько она его взволновала.

Шамбордай кончил петь и весело посмотрел на Ванечку:

— Что, прошибло? Эта песня всех прошибает, кому ее ни спою. Называется «Матруссен йурри», это по-чувашски, а по-русски — «Матросская песня». Мне ее один чуваш подарил, давно уже, здесь, в Сибири. Она про то, как лоцман не мог стать казаком, не нашел дороги ни туда ни сюда. Вот он сидит и поет: телею, телею, султай-бултай, раскачай, раскачай! Дальше в ней не очень понятно — пришел к тётеньке какой-то татарин Кормилай, а она татарину: «Эй, Кормилай!» А чего «эй», хрен ее, тётеньку эту, знает.