Андрей Чертков - Время учеников. Выпуск 2

Что дальше. Значит, пошло все с появлением этого Ири Сеприту. Ага, не сразу — через три месяца. Однако что-то этот социолог тут мудрит — срок-то великоват. Ну-ка. Да нет, вот и аргументы у него. Массаракш, что за почерк — как у врача. Так. Гм, убедительно. Последний-то, который без вести, — этот самый Ири и есть. Выходит, приютили на свою голову, он свое дело сделал — и в кусты. Да, социолог-то — глазок-смотрок. Я бы еще и не сразу заметил. Ладно. Пусть. Но что это объясняет? Что ж этот не-выродок, не-человек, сопливый пацаненок вот так вот запросто творит чудеса? Э, нет,

Клещ, нам, брат, не для того дела подбрасывают, чтоб колдунов искать. Как раз наоборот. Дети — они дети и есть, пусть хоть какая реакция на тест — но ни устраивать «чистые» пожары, отравления и утопления своим ровесникам, ни прятать их бесследно — да еще не выходя из интерната — они не умеют. Или выходя? Что там по этому Ири Сеприту? Лист 18. Вот ведь живчик какой, а-ты гляди, это ж он не в первый раз удрал и даже не во второй. За время проживания дважды исчезал: на пять и на восемь месяцев. Что ж выходит — из восемнадцати месяцев парень тринадцать отсутствовал? Однако! И где же изволил пребывать? Так, данные — с его же слов. Да уж, здорово искали мои коллеги — он сам оба раза и возвращался. Что ж, есть у нас и такие бродяги — кто их считал?.. И все же, как это ни любопытно, а мнение социолога пока — побоку. И вообще! Где тут, скажите, моя работа? Кого искать-ловить-вычислять? Выгодно — кому?..

Ладно, что мы имеем еще? Факты кончились, дальше — одни идеи. И все — как на подбор — гениальные. Первая версия — экспертная оценка (ишь ты!) советника первого ранга Лаана, Департамент безопасности. Слыхали-слыхали, кабинетная чернильница из контрразведки. Теоретик. Ну-с, что нам присоветует теория? А у теории для нас две версии — одна другой чище. Ладно-ладно, не буду, попробуем все же непредвзято.

Версия первая: действует некая глубоко засекреченная группа ученых, проводящих в жизнь идеи доктора Иду. Как же, помню доктора, читал. Всех выродков — под корень, спасем чистоту нации, не дадим нечисти (или сорной траве? — подзабыл уже) занять нашу экологическую нишу. В едином порыве нация должна… И так далее — два газетных подвала. Это уж года три как. Что ж, доктор был не одинок — народ, помнится, с энтузиазмом… Дело ясное: насчет «под корень» и насчет «в едином порыве» — это мы завсегда — только укажи. Как это у гвардейцев было? «Пусть капли свежей крови сверкают…» Вот и Сети давно нет, и Боевой Гвардии, и даже самые твердокаменные «бешеные» больше четырех лет как ушли в небытие — а все равно что-то такое в нас сидит, в народе нашем. Башен, башен хотим — и вместо хлеба, и вместо книг — чтоб не думать, массаракш, ничего не решать, ни за что не отвечать. Дайте нам Отцов-Творцов, врага дайте. Войны-то нет! Где же наши лучшие и самые верные враги, где выродки? Кто теперь, без них, будет во всем виноват? Не мы же, массаракш-и-массаракш!

А выродки-то вот они, никто их и не отменял. Напротив, вроде как виноваты мы перед ними, так что — и на работу их, и в города — из лагерей-то. А потом глядишь — уже и браки пошли смешанные, и дети. Даже, помнится, мода была — за выродков замуж — дескать, дети от них сплошь талантливые. Еще только в прошлом году было дело — мой практикант вел — тайное проникновение в здание Департамента науки и попытка кражи из хранилища аппаратуры для тестирования старого образца — проще говоря, передвижного излучателя. Хотели детишек своих проверить. Дело прекращено — просто бабское тщеславие, глупость. Но это ведь так, исключение. Большинство-то, народ то есть, все равно как боялись выродков, так и боятся. Даже считают их заразными, какие уж там браки, какие дети! А ведь давно и запись в документах отменена, и миграции огромные, а все равно всегда известно — выродок. Даже слово само… Это вот я тут сам с собой так спокойно могу. А на людях вроде бы и неудобно, как ругательство какое. Иной и образованный, а произнести стесняется, мямлит, ищет замену. И глядишь, дети его уже так ругаются — когда папы, конечно, рядом нет. И жена — дама вполне порядочная, ясное дело, без предрассудков, — но в очереди или с подругой за чаем, тихонько: «И все же что-то в них такое… Вот вроде и тихий, и приличный, а какой-то не как мы. Подальше бы от них. Жили бы они отдельно где-нибудь. Город или провинцию им выделить, что ли…» Да и сам глава семьи, так сказать, в кругу друзей за стаканчиком хонтийского: «Вот мы им и жилье, и работу, и дети их с моими в одной школе — а ведь зря, попомните мои слова — зря! Где они были при Отцах? А нынче — мало что всюду вверх лезут, того и гляди — в пешках у них же и окажешься. Индекс у них, говорят, выше. Слова это все, наука. А вот что держатся они друг за друга — куда уж нам — это точно. И своих вверх так и прут. Потому и индекс. Нет, вы попомните-попомните мои слова, мы еще поплачем, да поздно будет плакать — все подгребут».