Андрей Чертков: Неназначенные встречи

АНДРЕЙ ЧЕРТКОВ

Неназначенные встречи

Признаюсь честно: сев за компьютер, чтобы написать послесловие к этой книге, я привычно возложил длани на клавиши, взглянул на чистый еще экран монитора и... совершенно неожиданно для себя испытал чувство полнейшего ступора. Несколько лет подряд говорил я об этой книге - приватно и прилюдно, по телефону и даже по компьютерной сети; я разъяснял замысел сборника, основные принципы и критерии отбора произведений; я убеждал, уламывал, уговаривал, аргументировал и спорил. А вот теперь - я просто не знал, о чем надо (а также можно и стоит) писать!

О том ли, что книги Стругацких - это не просто великолепная литература, это целый кусок жизни десятков и сотен тысяч, быть может, даже миллионов людей?

О том, что книги Стругацких учили читателей жить согласно афористично сформулированным нравственным императивам: "там, где царствует серость, к власти приходят черные", "думать не развлечение, а обязанность", "работать интереснее, чем развлекаться", "жизнь дает человеку три радости - друга, любовь и работу", - и многим-многим другим?

О том, что вся современная отечественная фантастика (та, которая имеет право называться литературой) вышла из "шинели Стругацких" - из "Стажеров" и "Полдня", "Понедельника" и "Пикника", "Улитки" и "Миллиарда", - и что целое поколение отечественных фантастов отнюдь не случайно считает Стругацких своими Учителями?

О том, что великие художники Стругацкие, отсекая из своих замыслов, как из глыбы, мрамора, все, что по их мнению было лишним, оставили за "открытыми финалами" своих повестей великое множество нераскрытых загадок, незавершенных сюжетных линий, не прослеженных до конца человеческих (и нечеловеческих) судеб?

О том ли, наконец, что из любого правила есть исключения, и ставшее в последнее время жупелом заграничное словечко "сиквел" ("продолжение") далеко не всегда означает откровенно второсортную, коммерческую халтуру - особенно если пишется такой снквел "не корысти ради", а из любви и уважения?

Так ведь обо всем об этом - и куда лучше и доходчивее меня - написали в своих вступлениях авторы включенных в сборник произведений, а о том, о чем умолчали они, сказал Борис Натанович Стругацкий в своем предисловии.

Тем временем дни шли, срок сдачи книги в типографию неумолимо приближался. Я принимал редактуру, проверял корректуру, просматривал иллюстрации и элементы оформления, а по ночам, тупо уставившись в по-прежнему первозданно чистый экран, все пытался связать воедино ускользающие мысли. Лишь тогда, когда времени осталось совсем ничего, - пришла, наконец, спасительная идея, выручавшая прежде многих и многих: если не знаешь, о чем написать, пиши именно об этом.

Так родилась первая фраза этого послесловия. А затем затем пришло в голову и название: я позаимствовал его у многострадальной книги Стругацких, мариновавшейся в издательстве "Молодая гвардия" с 72 по 80 год. И сразу все стало предельно ясно. Я понял, о чем можно, нужно и стоит писать - а именно о том, как создавалась эта книга. Книга, о которой я мечтал с самого детства. Книга, ставшая для меня своеобразной "неназначенной встречей". Или, точнее, одной из.

Странным образом все узловые события -моей жизни оказались связаны со Стругацкими. С полным основанием берусь утверждать: их творчество стало той "рукой судьбы", что безошибочно провела меня через минное поле случайностей*. Право слово, есть в этом что-то мистическое.

Судите сами.

Почему в то время, когда круг моего чтения - а следовательно, и интересов - еще только определялся, отец, который фан

* "Рука Судьбы п поле случайностей" - так называлось мое

интервью с С.Витицким в журнале "Если", 199.5, № 11-12.

тастику не очень-то жаловал, посоветовал мне прочесть именно "Отель "У Погибшего Альпиниста"" в выписываемой им "Юности", а сразу за тем - "Малыша" и "Пикник на обочине" в "Авроре"? Нет ответа. Но есть итог: круг чтения (и поисков этого чтения) определился сразу и очень-очень надолго.

Почему книги Стругацких, бывшие в те далекие времена большущим дефицитом, тем не менее попадали мне в руки исправно и с редкостной периодичностью? В итоге - миры братьев Стругацких стали для меня более реальными, нежели окружающий мир, в них я пребывал постоянно, лишь изредка покидая для дел, что называется, житейских. По мере добывания новых книг миры эти постепенно расширялись, а по мере перечитывания старых (скажем, "Понедельник" я прочел раз, наверное, пятьдесят) становились все более осязаемыми.