Джеймс Баллард: Затонувший мир [авторский сборник]

На равнине между поместьем и линией горизонта высились четыре громадных холма, их вершины четко рисовались на фоне неба. Когда-то Аксель обещал себе, что никогда не будет их считать, но их было слишком мало, чтобы забыть их число, особенно когда они так наглядно отмечали продвижение наступающей орды. Сейчас передние ряды уже перевалили через первый холм и были на пути ко второму; основная же масса сброда шла сзади, скрывая и вершину дальнего холма, и все необъятное пространство вплоть до горизонта. Теперь Аксель видел, сколько их. То, что на первый взгляд казалось ядром, было всего лишь маленьким передовым отрядом, одним из многих, что катились по равнине. Настоящий, реальный центр еще не появился, но Аксель легко подсчитал, что орда способна заполнить равнину от горизонта до горизонта.

Аксель поискал какие-либо машины, но все, как и прежде, сливалось в одну серую массу. Не было ни знамен, ни штандартов, ни бунчуков. Толпа согбенных оборванцев перла вперед, не замечая неба и, похоже, даже не подозревая о нем.

Неожиданно, как раз когда Аксель собирался повернуться, передовые ряды появились на вершине второго холма, а затем обрушились вниз и хлынули на равнину. Что ошеломило Акселя, так это невероятное расстояние, которое они покрыли, пока их не было видно. Их фигуры увеличились раза в два, теперь каждый был ясно виден.

Аксель быстро шагнул с террасы, выбрал цветок времени и сорвал его. Когда тот выплеснул весь свой свет, граф вернулся на террасу. Цветок сжался в черную жемчужину, но орда опять отступила к горизонту.

Затем он осознал, что горизонт теперь гораздо ближе, чем раньше: то, что он поначалу принял за горизонт, на самом деле было вершиной первого холма.

Когда он присоединился к графине во время вечерней прогулки, он ничего ей об этом не сказал, но она видела правду под его напускной беспечностью и сделала все, что могла, чтобы развеять его волнения и тревогу. Спускаясь по ступеням, она повела рукой на сад времени:

— Смотри, как прекрасно! Здесь еще так много цветов!

Аксель кивнул, улыбнувшись этой попытке успокоить его. Слово «еще» выдавало, что и она предчувствует конец. Из многих сотен, росших когда-то в саду, сейчас осталась всего дюжина, а полностью распустились всего три или четыре. Пока они шли к озеру, он пытался решить, стоит ли сорвать большие цветы первыми или оставить их напоследок. Правильнее было бы дать нераспустившимся цветам время вырасти и созреть, но это преимущество будет потеряно, если он оставит большие цветы для последнего отпора. Впрочем, никакой разницы не было: сад скоро умрет, а бутонам нужно было куда больше времени, чтобы собрать время в своих сердцевинах. За всю свою жизнь он так и не заметил, чтобы цветы росли. Большие всегда были большими, а из бутонов ни один не обнаруживал никаких признаков развития.

Проходя по мостику через озеро, граф и графиня смотрели на свои отражения в спокойной черной воде. Теперь, когда они были защищены беседкой с одной стороны и высокой стеной сада с другой, Аксель чувствовал себя спокойно и в безопасности, а равнина с захватчиками казалась ему далеким кошмаром, от которого он вдруг очнулся. Он обвил рукой талию жены, любовно прижал ее к своему плечу и понял, что не обнимал ее так вот уже несколько лет; хотя их жизнь и казалась вечной, неподвластной времени, он явственно, как будто это случилось вчера, помнил тот день, когда он привел в дом свою молодую супругу.

— Аксель, — очень серьезно попросила графиня, — прежде чем сад умрет… можно мне сорвать последний цветок?

Осознав ее просьбу, он медленно кивнул.

Потом вечер за вечером он срывал оставшиеся цветки один за другим, приберегая маленький бутон, что рос прямо под террасой, для своей жены. Он срывал цветы, не считая, сколько остается, случалось, и по два-три бутона одновременно. Орда уже достигла второй и третьей вершины, копошащаяся людская масса совершенно закрыла горизонт. С террасы Аксель ясно видел усталую армию, спускавшуюся в ложбину перед последним холмом; изредка до него долетали звуки голосов, крики страха и ярости, щелчки кнутов и бичей. Деревянные телеги кренились из стороны в сторону, раскачиваясь на неровных колесах, ездовые отчаянно боролись, пытаясь хоть как-то управлять ими. Насколько Аксель мог судить, никто из этого сброда не знал общего направления движения. Скорее всего каждый слепо двигался по следам идущего впереди, и лишь этим обеспечивалось их единство. Аксель надеялся — хотя уже не верил в это, — что настоящий центр армии, ее ядро, которое еще не показалось из-за горизонта, движется в другом направлении и что постепенно орда свернет, обойдет виллу и схлынет с равнины.