Джеймс Баллард: Затонувший мир [авторский сборник]

Как обычно перед началом вечерней прогулки, граф Аксель взглянул через равнину на самый последний холм, где горизонт был подсвечен заходящим солнцем, словно театральная рамка. И пока из-под рук его жены текли нежные звуки, пока они вились вокруг него, он смотрел, как авангард необъятной армии медленно переваливает через линию горизонта. Поначалу казалось, что длинные ряды и шеренги идут ровно и организованно, но потом становилось ясно, что, как и смутные фоновые детали на пейзажах Гойи, армия эта составлена из огромного множества оборванных мужчин и женщин и разбавлена солдатами в истрепанной форме и что вся эта огромная масса стремилась вперед, сгибаясь под тяжелыми грузами, другие боролись с громоздкими нескладными деревянными телегами, упираясь руками в спицы колес, некоторые тащились налегке, но все они шли с одной скоростью и их согбенные спины одинаково багровели под лучами закатного солнца.

Людская масса была слишком далеко, чтобы ее можно было разглядеть отчетливо, но пока Аксель надменно и равнодушно, хотя и внимательно, рассматривал эту толпу, она ощутимо продвинулась вперед и авангард орды исчез за линией горизонта. Наконец, когда день начал совсем угасать, передовая линия вновь появилась в поле зрения, достигнув гребня первого холма, расположенного ниже линии горизонта. Аксель спустился с террасы и медленно пошел среди цветов времени.

Цветы были высокие, не менее шести футов, их нежные стебли, похожие на стеклянные стержни, несли дюжину прозрачных листочков. Каждый стебель увенчивался цветком времени размером с кубок, черные непрозрачные лепестки окружали хрустальную сердцевину. Бриллиантовые блики фонтаном били из каждого, словно цветы возвращали дневной цвет. Когда они легонько покачивались под порывами вечернего ветра, стебли больше всего напоминали копья с пламенными остриями.

На многих стеблях уже не было цветов, но Аксель тщательно разглядывал их в поисках новых бутонов, и надежда светилась в его глазах. Наконец он выбрал большой цветок, росший возле самой стены, снял перчатки и своими сильными пальцами оторвал его от стебля. Когда он понес его на террасу, цветок начал искриться и растворяться, выпуская пойманный свет на волю. Постепенно цветок истаял, испарился — лишь черные лепестки остались нетронутыми, — а воздух вокруг Акселя заиграл ослепительными огненными паутинками. Вечер вдруг переменился, словно пространство и время неуловимо сместились. Ротонда, сбросив темную вуаль, засветилась внутренним светом; так бывает, когда приснится детство.

Вскинув голову, Аксель снова вгляделся в равнину за стеной. Солнце освещало теперь лишь самый краешек горизонта, и огромная орда, заполонившая было почти четверть равнины, сейчас опять отступила к горизонту, резко отброшенная течением времени, и казалась неподвижной.

Цветок в руке Акселя истаял до размеров наперстка, черные лепестки сложились в коробочку. Напоследок из нее сверкнула слабая искра, и Аксель почувствовал, что цветок умер.

Вокруг дома сомкнулись сумерки, протянув длинные языки темноты к равнине, и горизонт слился с небом. Клавесин молчал, и цветы времени, не колеблемые более прекрасной музыкой, стояли неподвижно, словно вдруг окаменели.

Несколько минут Аксель смотрел вниз, пересчитывая оставшиеся цветы, потом обернулся и кивнул графине — она шла через террасу, парчовый подол шелестел по узорным плиткам.

— Какой прекрасный вечер, Аксель… — Она сказала это так, будто благодарила мужа за бархатные тени на лужайке и свежий воздух. Ее лицо было спокойным, волосы, собранные на затылке, удерживались драгоценной заколкой. Глубокое декольте обнажало высокую изящную шею. Аксель глядел на нее с любовью и гордостью. Он подал ей руку, и они вместе сошли в сад.

— Один из самых долгих вечеров, — согласился Аксель и добавил: — Я сорвал прекрасный цветок, дорогая, настоящую драгоценность. Если повезет, он подарит нам несколько дней. — Он нахмурился и помимо воли глянул поверх стены: — Кажется, они все ближе и ближе с каждым разом.

Графиня улыбнулась и крепко сжала руку любимого.

Оба они знали, что сад времени умирает.

Спустя три вечера — так и рассчитывал граф, хотя в душе и надеялся, что это произойдет не так быстро, — он сорвал в своем саду следующий цветок.

Когда он взглянул за стену, орда заполняла едва ли не все пространство равнины, протянувшись вдоль горизонта сплошной массой. Ему даже показалось, что он слышит глухой шум, на фоне которого выделялись крики и вопли, но граф быстро убедил себя, что все это лишь фантазия. К счастью, графиня сидела за клавесином и глубокие чарующие звуки фуги Баха легким каскадом лились на террасу, заглушая все остальное.