А. Живой: Симфония

Проводив взглядом его тощую фигуру, я вспомнил, что мы с Профессором не только хипповали вместе, но и на почве творчества сами выпускали подпольный журнал, где себя же и печатали. Вернее не только себя. Кроме стихов, мы собирали с миру по любой творческой нитке, обходя всех знакомых в техникуме, и печатали их тоже.

Компьютеров тогда еще не было. Да-Да. Хотя нет, один был. Советский. Назывался «Электроника» и мы даже занимались на нем на уроках информатики. Странный был предмет. Но, дома, само собой, такой роскоши ни у кого не было. Зато у меня имелась подержанная печатная машинка «Москва», которая вполне исправно, хотя и криво, печатала буквы. Я ее освоил, и получилась вполне сносная техническая база.

Наш журнал назывался «Дело». Тому была очень понятная причина. Мы просто покупали папку «Дело №» в канцелярском магазине, писали номер выпуска и подшивали туда напечатанные тексты и даже рисунки, проделав в них дыроколом отверстия. Папка получалась толстенная, вызывавшая уважение. Тираж подпольного журнала ограничивался пятью экземплярами, – больше листов с копиркой не входило в печатную машинку. И на эти четыре экземпляра существовала живая очередь. Народ считал, прикалывался и даже стремился потом принести нам что-нибудь свое. К этому дню мы сделали уже целых три выпуска. Такие мы были издатели.

Хоть хиппанам не полагается сильно напрягаться, да и вообще напрягаться, я физкультуру посещал и даже любил. Вот и сегодня, простившись с прогульщиком Профессором, зашел в раздевалку, достал из торбы плавки, принял горячий душ и барахтался положенное время в бассейне вместе с другими одногруппниками, пока нас физрук оттуда не выгнал.

Потом снова принял душ, растерся полотенцем, и попил чаю в буфете. Надо сказать, материальная база у нашего техникума была получше многих институтов и мне нравилось тут учиться. Мало у кого был не только футбольный стадион, но и свой собственный бассейн Тем более, что мы с Профессором учились на помпезном иностранном отделении, где все предметы преподавали на иностранном языке. И физику, и химию, и математику и все остальное, кроме русского языка и литературы. Сначала у нас, как у всех, был небольшой ступор, – как же так, ни одного слова по-русски, – но потом привыкли. Даже свой сленг изобрели из французского языка, не хуже хипповских словечек. Идет, например, по коридору мне навстречу Мишка Охрей, а я ему говорю:

– Бонжур, Мишка. Не жалеешь ли в кафе се промене авек муа, ибо я манже хочу очень, а денег иль нья па ни хрена. Угости, силь ву пле.

– Пардон, – говорит Мишка, – у меня самого денег иль нья па. Так что ты деманде их у Жуковского, у него вроде что-то еще осталось. А мне пора алле о сортир. Еще раз, парон.

– Сэ не па бьен, – расстраиваюсь я, – Блин. Ну ладно. Рьен а фер, как говориться, ничего не поделаешь.

И так мы общались каждый день, отлично друг друга понимая, хоть со стороны нас могли принять за слегка помешанных, но нам это даже нравилось. У нас было свой мир.

В тот день я вышел из бассейна слегка разлохмаченный после фена – они у нас тоже были? огромные ведра, куда можно было засунуть голову целиком, как в центрифугу, – и остановился на крыльце, чтобы продлить удовольствие. Хорошее было утро, птички поют. Еще одна пара и обед, а там и день студента закончится. Пребывая в приподнятом настроении, я осмотрелся по сторонам и вдруг заметил ее. Ту девушку. Он шла с подругами мне навстречу. Видно, у них после нас был бассейн. Едва мы встретились глазами, как она вдруг остановилась, словно дальше ей было не пройти. Мы просто стояли и смотрели друг на друга, не решаясь сделать первый шаг. Вообще-то я решительный, но не всегда.

Идель сидел дома и скучал. В квартире стояла полная тишина. Выкурив десятую сигарету, он взял в руки расстроенную гитару и, устроившись на диване, стал в задумчивости и тоске перебирать металлические струны. Гитара жалобно застонала, и звук этот принес недолгое утешение. Идель попытался спеть, но по причине дребезжания струн его голос был совсем не слышен, хотя он очень старался. Он пел гимн чукотских шаманов, нараспев повторяя их главное заклинание: «Гет сур пур-шур-шур». Заклинание подействовало, и комната до потолка покрылась снежными сугробами, вьюга заметалась по квартире, выстудив весь воздух. На кухне замерзла капавшая из крана вода. Отломав от носа сосульку, Идель заглянул под диван и обнаружил там молодые кустики ягеля.