Уильям Тенн: Шоколадно-Молочное Чудище

— У нас многие дети тратят денег гораздо больше, чем следовало бы с точки зрения пользы. Родители Дороти в разводе. У матери полжизни уходит на магазины, отец — вице-президент банка. И оба используют свои деньги как рычаг в борьбе за ее привязанность. Она проводит в этом кафе почти все свое время. Знаешь, Картер, происходит психологическое замещение своего рода: когда я была маленькой, родители в знак любви давали мне еду; следовательно, еда эквивалентна любви. Понимаешь?

Картер кивнул. Он прекрасно знал о подобном психологическом замещении. Как человек, не склонный пасовать перед трудностями, и удачливый в любовных делах молодой холостяк, он изучал Фрейда так старательно, как какой-нибудь лейтенант времен Первой мировой войны — Клаузевица.

— Ты чертовски женственна, — нежно польстил он девушке, используя любую возможность подчеркнуть, что его больше всего интересует эта ее особенность. — Только настоящая женщина способна разглядеть в этом шаре свиного сала, в этом пухлом Шоколадно-Молочном Чудище...

— Она не такая, Картер! Нельзя называть запутавшуюся в своих желаниях маленькую девочку этим ужасным прозвищем! Хотя... — Длинной трубочкой Лия подняла вихрь пузырьков в мутном осадке содовой у себя в стакане. — Хотя забавно, что именно это тебе пришло в голову. Так, или чем-то в этом роде, дразнят ее ребята в классе. Они рассказывают о ней всякие нелепые вещи... Будто она взглядом заставляет исчезать камни и цветочные горшки. Дети подражают взрослым, вот и все. Делают ведьму из той, кто не пользуется у них популярностью.

Он предпринял новый заход.

— Уверен, из тебя они ничего такого не делают. Стоит посмотреть на тебя, и становится ясно, что любовь и нежность...

— Некоторые вещи просто берут за душу, — остановила она его, сама этого не заметив. — Как-то я попросила их написать сочинение о самом счастливом дне, который им запомнился больше всего. Знаешь, о чем написала Дороти? О дне, проведенном в мире своей мечты, дне, которого никогда не было на самом деле. Это было замечательно сделано — для ребенка ее возраста. Множество дорогих ее сердцу символов типа пирожных и леденцов. В этом мире пахнет, как в кафе-мороженом. Только представь себе! Там был прекрасно написанный отрывок — ты ведь способен оценить хороший стиль, Картер, я знаю — о двух симпатичных невысоких холмах, поросших деревьями с леденцами, причем на каждом дереве леденцы разные. А между холмами течет река из чистого шоколада...

Картер сдался, закурил и посмотрел поверх серьезного, но из-за этого не менее очаровательного лица девушки. На безобразно толстую девочку, чей жирный зад не умещался на стуле, рот безостановочно поглощал шоколадно-молочный коктейль, а глаза неотрывно смотрели на него. И как-то так получилось, что именно он был вынужден первым отвести взгляд.

— ...даже на уроке рисования, — продолжала Лия. — Она никогда не рисует ничего другого. Этот выдуманный мир абсолютно реален для бедной девочки — такой одинокой, такой истосковавшейся по друзьям! Ничего иного от ее рисунков я уже и не жду — только плоское голубое небо с овальными розовыми облаками, только странные птицы с изогнутыми крыльями, только шоколадная река и кусты, на которых висят всякие сладости. Правда, для ребенка с ее интеллектом графика чуть-чуть слабовата. Она рисует примерно так, как дети возрастом младше ее года на два. Но этого следовало ожидать: у нее чисто буквальный, концептуальный, можно сказать, склад ума...

Можно также сказать, что избранная для разговора тема раздражала Картера тем, что без всякой пользы уводила разговор в сторону. Зажав в зубах сигарету, Картер снова осторожно перевел взгляд на Шоколадно-Молочное Чудище; ее глаза по-прежнему были прикованы к нему. Что она в нем такого притягательного нашла? А-а, понятно. Наверняка ее отец типичный бизнесмен с Мэдисон-авеню: одежда, вот что, скорее всего, ее привлекало. Картер имел все основания гордиться своим гардеробом. Его одежда была выдержана в нарочито хорошем вкусе — сочетание бросающейся в глаза строгости и едва заметного налета вульгарности.

Да, так оно и есть. Он напоминает ей отца. Ее богатого папочку.

Почувствовав, что начинает собой гордиться, Картер в резком приступе отвращения загасил окурок. Вот уж эта чертова музыка Мэдисон-авеню, до чего же она прилипчива! Вы смеетесь над ней, высмеиваете перед другими, читаете книги, где ее высмеивают, — а потом сами вдруг замечаете, что мотивчик-то у вас на губах. Картер ей напомнил отца, вице-президента банка, скорее всего — человека преуспевающего. Ну и что здесь такого? Разве это свидетельствует о том, что Картер Браун погряз в буржуазности? Вовсе нет, вовсе нет. Он всего лишь хорошо образованный, умный и удачливый молодой человек, сумевший пробиться в хорошо оплачиваемый, интеллектуальный бизнес, изюминкой которого как раз и является удача.