Михаил Васильев: Искатели

— Нет, — сразу возразила Диана. — Не станем его так оставлять. Пусть будет у него могила, хотя бы тут, на Марсе.

Кукулькан тоже согласно кивнул головой.

Титаныч медленно копал оказавшейся рыхлой почву ненужной теперь серебряной супницей. Остальные молча стояли вокруг, глядя из-за непроницаемо темного стеклометалла шлемов. И только в наушниках было слышно, как Диана шмыгает носом.

— Нам надо идти, — заговорил Платон, — несмотря ни на что. Даже на это. Заканчивай без нас, Титаныч. И весь кухонный инвентарь оставляем здесь. Больше не нужен.

— Жди нас, — сказал Кукулькан и неожиданно протянул Титанычу руку, прощаясь. Нелепый жест. За всю долгую жизнь старого кухонного робота еще никто не пожимал ему руку.

— Прощайте, — сказал тот с отчетливой горечью. Голосу старинного робота, как это было принято давно, по прежним наивным техническим условиям, когда-то придали этот вот широкий диапазон эмоциональности.

Оглядываясь, Платон еще видел его. Титаныч по пояс стоял в яме, повернув в их сторону свое неподвижное металлическое лицо. Потом он, а затем и тарелка рядом с ним скрылись в черной тени.

Сегодня они шли, не останавливаясь, необычно быстро. Двигались, освободившись от груза, от всего. Казалось, что тяготение Марса стало еще меньше. Платон шел впереди. Не хотелось оглядываться и видеть, как мало их теперь.

"Совсем от романтизма ничего не осталось. А я когда-то верил старым приключенческим книжкам. Как легко без груза…"

Они двигались между двух цепей гор, которые, вроде бы, все заметнее сближались. Прямо впереди, где эти цепи резко исчезали, стояла геометрически правильная коническая гора. Там появлялся свет, ложный марсианский восход. Опять обманчиво собиралось взойти солнце. Скафандры уже приобрели серебристый, отражающий солнечные лучи цвет.

Им всем становилось очевидно, что они торопятся.

"Скоро не будет ни сил, не еды, ни кислорода. Совсем скоро".

Это понимали все, но молчали.

Оказывается, Платон помнил эти строчки.

"Как там дальше?"

Теперь под песком угадывалась дорога, почти гладкая, почти ровная и лишенная камней: — "Дорога Солнца"?

Неожиданно он понял, что узнает эти места. Теотиуакан. Он видел его наяву на Земле и во снах, посланных портсигаром. Теперь совсем мертвый. Копия, второе издание земного Теотиуакана, жутко запущенное, разрушенное. На Земле вот здесь и здесь были деревья, был базар с киосками и торговыми автоматами, синее небо с грифами.

Горы, между которыми они шли, оказались осыпавшимися пирамидами. Конусная гора впереди превратилась в пирамиду Солнца. Даже отсюда было понятно, как сильно она развалилась. И чем ближе, с каждым их шагом, тем запущеннее и запущеннее эта пирамида становилась. Наконец, стала просто конической горой из камней и щебня.

"Всё на свете боится времени. А время боится пирамид", — вспомнилось древнее-древнее изречение. Было видно, что здесь время все-таки победило своего старого врага.

"Вот оно, плато Солнце. Это и есть другой конец радуги".

— Одародьлэ, — послышался голос Дианы.

"Может быть, она еще не догадывается о том, что скоро с нами будет, — шевельнулась надежда. — Теперь знаю, как мы скоро будем выглядеть. — Это он вспомнил о старых трупах, на которые они наткнулись несколько дней назад. — Наверное, когда-то напишут что-то вроде: они встретили смерть, открыв бессмертие. Типа, на пороге бессмертия. Или — "последние жертвы смерти". Сам бы мог написать и получше, будь у меня теперь возможность".

Скульптуры и остатки скульптур встречались все чаще, как будто они стояли по краям древней дороги, сейчас покосившиеся и торчащие из почвы вкривь и вкось.

"Теперь прямой путь"!

И грибные боги, на некоторых еще угадывались знакомые плоские лица, и другие, непонятные, с чертами местных причудливых животных, когда-то существовавших здесь. Платон был единственным во всем космосе, видевшим этих животных, пусть во сне. Пока еще был.

"Зато мы дошли до этого Эльдорадо. Когда найдут нас, наши тела, мы будем победителями, достигшими цели. Пусть хотя бы так… — Внутри возникал горький восторг. — А ведь потом никто не поверит, что мы были такими же живыми, как те, кто остался после нас. И еще какими живыми. Совсем не памятниками".