Владимир Ильин - Право собственности

Зато никто на свете не посмеет обвинить тебя в том, что ты сама отдала мальчика инопланетянам. Ни одна живая душа. Включая прежде всего твоего мужа... пока еще мужа...

Господи, да что же такое я замышляю?!.

Двигаясь, словно автомат, Цинтия отнесла поднос с чаем обратно на кухню. Там она подняла руку и с ожесточением дала самой себе пощечину. Потом еще одну, уже по другой щеке.

Нет уж, сказала она кому-то невидимому, не дождетесь вы от меня этого!

Это мой ребенок, понятно? Мой - и ничей больше! И я сделаю все от меня зависящее, чтобы он был со мной! Называйте это эгоизмом, слепой материнской любовью, как угодно - мне все равно!

И даже если бы у меня была возможность спросить сейчас у всех матерей Земли, как поступили бы они на моем месте, и если бы большинство женщин осудили меня, я все равно не отступилась бы от своего решения. Потому что голосованием такие вопросы не решаются. Каждый решает их сам для себя. Так, как подсказывает ему его сердце...

Цинтия не знала, сколько она просидела в кресле, неподвижно глядя в одну точку.

Время опять остановилось.

Когда в очередной раз она взглянула на часы, то обнаружила, что ребенок спит слишком долго. Пора его поднимать, иначе вечером не уложишь...

Но Ольф не хотел просыпаться. Она гладила его по лицу, дула в глаза и терла его руки, а он только слабо ворочался, не открывая глаз. Дышал теперь он сипло, и когда кашель снова охватил его, то был он таким страшным, словно у ребенка вот-вот разорвутся легкие.

- Олли, родненький, - с трудом выговорила Цинтия. - Что с тобой? Скажи мамочке, как ты себя чувствуешь? Где болит?

Но мальчик не отзывался. Едва ли он слышал ее.

Голова у него была горячей, а ручка - мягкой, как вареная макаронина.

Ему явно становилось все хуже и хуже.

- Олли, сыночек, - сказала, не слыша своего голоса, Цинтия. - Прости меня, дуру! Это я... я виновата во всем!..

- Почему ты? Мы оба в этом виноваты, - послышался вдруг знакомый голос за ее спиной, и Цинтия, вздрогнув, обернулась.

В дверях стоял Леонель. Лицо его было бледным и застывшим, словно его заморозили.

- Откуда ты взялся, Лео? - удивилась Цинтия. - Я же к тебе так и не дозвонилась!

- Наверное, телепатия все-таки существует, - покачал головой он. - У меня с утра сердце было неспокойно. А когда мне сказали, что в мое отсутствие мне кто-то звонил, я понял: с вами что-то неладно... Но сейчас это не важно, - махнул он рукой. - Лучше расскажи, что происходит.

Цинтия наспех поведала мужу, как стремительно протекает подозрительная простуда сынишки, а также сообщила о втором визите пришельца.

- И что же ему было нужно? - осведомился Лео-нель.

Цинтия отвернулась.

- Ты сам знаешь, что... Он сказал... в общем, он считает, что Ольф долго не протянет...

Леонель прошел в комнату, сел на край кровати и с нежностью провел рукой по щеке мальчика.

- Да, - проронил он глухо. - Похоже, инопланетянин был прав... Мальчику плохо. А завтра будет еще хуже. Конечно, если...

Он не закончил фразу, но Цинтия поняла, что муж хотел сказать: "если Ольф доживет до завтра".

- Ну и что нам делать? - с отчаянием спросила она.

Леонель отвел глаза:

- Ты знаешь мое мнение на этот счет, - сказал он. - Но я не хочу тебя уговаривать. Окончательное решение остается за тобой, Цинтия.

Он вдруг потянулся и взял с полки шкафчика, где были выстроены в ряд любимые игрушки Ольфа, черного медвежонка. Того самого, которого мальчику когда-то принес пришелец. Цинтия еще тогда хотела выбросить игрушку, но Ольф не позволил ей это сделать. "Мама, пусть мишка останется у меня, - попросил он. - Ведь это же игрушка, а разве игрушки могут быть в чем-то виноваты?" и Цинтия уступила мольбам сына.

- Ты знаешь, дорогая, - проговорил Леонель странным голосом, вертя в руках игрушку, - мне кажется, я догадался, почему этот тип так хочет, чтобы мы отдали им ребенка.

- Ну и почему же? - вяло поинтересовалась Цинтия.

- Потому что именно с него был клонирован наш мальчик.

Цинтия вздрогнула:

- Ты хочешь сказать, что он - все равно что отец для Ольфа?

- Скорее всего. Во всяком случае, он испытывает к ребенку именно такие чувства. Цинтия закусила губу:

- Ну и что? - холодно произнесла она. - Да пусть он считает себя кем угодно! Я выносила, родила и воспитала нашего мальчика! У чужака нет никаких прав на Олли!.. Так я решила - и так будет!

Леонель внезапно встал и, ни слова не говоря, вышел из комнаты.

В нерешительности оглянувшись на неподвижное тельце сына, Цинтия последовала за мужем.