Ошметок пены залепил лицо Семена.
«Осторожнее… держись, старшина», — сказал он себе.
Но, окунув лицо, он побоялся тут же открыть глаза. Ведь только сказочное мастерство командира или чудесное везение могло спасти корабль от гибели. Только тогда Семен как бы забыл о себе, о собственной неминуемой гибели, о своем безвыходном положении.
Корабль, только живой корабль мог спасти и всех, и его, прежде всех пусть не его. А пока крейсер боролся с тайфуном, пока каждый матрос на его борту делал все возможное, чтоб работали машины, а палуба была твердым островком суши в бесноватом океане, надежда выжить и ему самому оставалась. Даже скройся судно за горизонтом или исчезни из поля зрения, Семен наверняка и в самые последние секунды свои, перед тем как холод воды остановил бы его сердце, продолжал бы считать и верить: продержись он еще, еще чуточку, вот-вот, — и корабль вернется и все-таки спасет его.
Увидев же гибель корабля, старшина второй статьи Шухов мог лишь резко выдохнуть весь запас воздуха и опуститься так глубоко, чтоб уж не выплыть, как ни захоти. Тогда-то вот, может, и оставалось ему сделать последний свободный выбор — пойти на сознательную гибель или терпеливо ждать, когда она придет сама.
Находясь в центре тайфуна, в доброй тысяче миль от берега, в ледяной сентябрьской воде океана, без шлюпок, никто и не смел помыслить о спасении. Даже если бы того захотел сам бог.
Это мог сделать только «второй после бога», как говаривали старые морские волки, командир корабля, капитан первого ранга Шкворень.
И, вынырнув, Семен хватил здоровый глоток воздуха от удивления — за какие-то секунды судно оказалось уже в кабельтове от него. Крейсер шел прямо на Семена. Он увидел на носу и на корме по нескольку матросов. Они стояли у лееров и держали в руках спасательные круги и куртки с привязанными к ним концами, чтоб бросить их Шухову, а сами тоже были хорошо подстрахованы товарищами у надстроек.
Тут коварная громада сулоя стала вскипать под днищем корабля. Движение массы воды потянуло Семена вроде бы к борту, а на самом деле расстояние между ним и судном почти не сокращалось. Стоячая волна росла на глазах. Она возносила крейсер прямо к небесам, и оранжевый свет пронизывал зеленую стену вздыбленной воды. И одновременно Семена проносило мимо корабля. Шухову стали видны винты судна, вращающиеся в воздухе.
Однако теперь не полоса воды, а высота волны отделяла Семена от борта.
Кто-то нетерпеливо бросил круг со снастью в его сторону. Тот упал, не долетев и мотаясь в воздухе, словно плод, до которого нельзя, невозможно дотянуться. Но Семен не мог отвести взгляда от него.
И тут что-то стукнуло его по голове. Шухов едва инстинктивно не поднырнул, чтоб увернуться от опасности. Однако понял:
«Круг! Ведь это круг!» — и вцепился в него мертвой хваткой.
Его было опять поволокло куда-то в сторону, но он уже успел влезть в круг, чувствовал его под мышками, но и пальцев не разжимал.
Корабль, огромная махина крейсер, весь, по стойки на бортах, погрузился в пучину и накренился так, что орудийные дула едва не тыкались в хлябь, а надстройки вроде бы рушились на Семена. Палуба стала на дыбы, и он смотрел на нее словно сверху.
Тогда по стоящей почти вертикально палубе, от надстроек к борту, то ли в прыжке, то ли в падении, на ходу выбирая слабину, скатился боцман — рыжий молодой парень.
— Витька! Витька! — благим матом завопил Семен, не слыша своего голоса и видя одно — его несет к кораблю. Какой-то метр — да меньше! — разделял их: Семена за бортом и боцмана, перегнувшегося через леер, чтоб схватить Товарища.
Только Семен уже не мог ждать. Он рванулся к кораблю, промахнулся мимо леера, вцепился в боцманскую штанину. Подскочили другие ребята, с трудом протащили Семена меж туго натянутыми леерами Боцманскую робу Семен так и не мог выпустить из рук. И в тиши госпитального отсека, в тепле, среди родных и знакомых лиц, Семен все равно не мог ослабить хватку пальцев. Мышцы свело, он ощущал боль и ничего не в состоянии был сделать, пока не влили ему в рот сквозь стиснутые судорогой губы полстакана спирта. Он вдруг как-то обмяк и заснул.
Его заставили проспать несколько суток. В полусне он пил бульон и шоколад, так ему рассказывали. Очнулся, когда входили в родную гавань. Врачи на берегу опасались, что он больше не сможет служить на корабле, никогда уже не выйдет в море — такие потрясения не проходят бесследно.
Семена действительно долго мучили ночные кошмары. Особенно детали, неподвижные изображения: серебристые пузырьки воздуха, застывшие в зеленоватой волне; зрак солнца на краю колодезного сруба из туч и ливня, а он глядит на все это со дна; огонек клотика на мачте и трепещущий флаг «червь» на паутинке фала у нока рея.
Читать дальше