Сергей Смирнов - Без симптомов. Повести и рассказы

- Я помню, - без особого интереса ответил Игорь Козьмич. - Всего одна статья. Подтверждений не было.

В «зоне» Ремезов не пришел к новым выводам.

- По-моему, ты все же перестраховался, - сказал он Игорю Козьмичу. - Странно… Ты не похож на перестраховщика.

Да? - рассеянно откликнулся Игорь Козьмич. - Сам голову ломаю, какой дьявол дернул такую панику поднимать. У меня весь Ученый Совет ахнул… Лемехово тут, правда, под боком. Но там и кошек-то почти не осталось…

- На большее я не способен, - подвел итог Ремезов. -Можно отправлять меня обратно на Алтай.

Сидевший рядом «марсианин» грузно поднялся.

- Пойдем, - позвал он, - покажу тебе наш академгородок.

На краю высокого соснового бора стояли коттеджи, своим видом сразу предупреждавшие о международном значении выстроенного в глубинке филиала ИКЛОН АН СССР. Дальше, за коттеджами среди деревьев, виднелись еще более степенные дома, дачи генеральского, академического, артистического пошиба.

- А там что? - обратил на них внимание Ремезов.

- Там наши дачи, - ответил Игорь Козьмич. - В частности, моя и моего предшественника.

У Ремезова открылись глаза.

- И давно у тебя здесь дача? - спросил он.

- Семь лет.

- А у твоего предшественника?

- Пять… или четыре.

Так вот каким ветром занесло этот международный центр в лес, к Лемехово! Ремезов знал академиков, которые добивались строительства институтов и научных центров поблизости от своих дач, и порой с сокрушительными экологическими последствиями в местном масштабе. Да что там институты! Целые отрасли науки, получавшие модные, гибридные наименования - что-нибудь вроде «метафизической химии» или «химической метафизики» - создавались, утверждались в руководительство новоиспеченному корифею или сыну корифея, испеченного и вышедшего в тираж несколько раньше.

- Ясно, - сказал Ремезов и, забыв разъяснить вслух ход своих мыслей, назвал своего однокашника «метафизиком». - Международный центр, говоришь? Новые Пасюки… Ты, Игорь, метафизик.

- Отнюдь, - отказался Игорь Козьмич. - Я как раз - вульгарный материалист. Все должно быть удобно, под руками… Пошли, покажу свои пенаты.

Когда «марсиане» добрались до соснового бора, Игорь Козьмич, стукаясь шлемом об доски и чертыхаясь, долго нащупывал запасной ключ, повешенный на гвоздь под лесенкой.

На просторной террасе стояла светлая деревянная мебель, элегантно стилизованная под крестьянский быт: обеденный стол и скамейки. На стене висела весьма высокого качества - видимо, импортная - репродукция картины Босха: членистоголовые уродцы, круглые, рогатые горы над лугами и лесами… Небольшая, чистенькая кухонька пестрела рядами чайных коробок и баночек кофе. Игорь Козьмич раскрыл дверь холодильника.

- Только завез датского пива и сервелата… Все пропадает, - с досадой проговорил он и вдруг зло добавил: - Ну и черт с ним!

Гостиная была в современном стиле: массивный югославский гарнитур, стенка с книгами и баром, японский «комбайн» с колонками и прозрачным шкафчиком для пластинок. На стенах несколько российских пейзажей с угольными церковками, а над «комбайном» небольшой холст с уголком Венеции.

- Неплохо устроился, - оценил Ремезов. - Небось международные симпозиумы на дому собираешь?

- Секцию собирал как-то, - вполне непринужденно, без зазнайства признал Игорь Козьмич. - Кстати, Хаген приезжал… Ему ведь в прошлом году Нобелевскую дали.

Игорь Козьмич рассказывал без тени хвастовства. Он быстро освоился в новой жизни, не выглядел в ней нуворишем… и говорил с открытой, доверительной непосредственностью, показывал свои палаты с достоинством невыродившегося, не поиздержавшегося разумом отпрыска боярского рода.

- Хаген… Нобелевская… Прямо еси на небеси, - отвечал ему Ремезов.

- А я, веришь ли, временами тебе сильно завидую, - с мечтательным вздохом сказал Игорь Козьмич. - Думаю иногда, а не бросить ли все к чертям, не махнуть ли… к тебе на Алтай. Тихо, горы, к Шамбале поближе… Организовать там эпидемиологическую службу по последнему слову. В Китай, в Монголию удочки закинуть… Оборудовать все… Тебя - главврачом, а? Крепкое дело, и результат всегда виден: люди на улице здороваются. Меня всегда к земской медицине тянуло, да все как-то за ближайший кусок хватался.

- Зато город заложил, - заметил Ремезов. - И отсель грозишь шведу.

Презрение к «дачному академику» улетучилось: что-то вдруг жалкое появилось в этой неуклюже сгорбившейся снежной бабе. И хотя он говорил без злорадства, Игоря Козьмича задело. Он помолчал и сказал: