Юрий Иваниченко: Взгляд

И доносился запах Тлена...

И тут вдруг ощутил Гроук, что тугие тиски, о каждым годом все сильнее сжимавшие мозг, ослабели. Немного, чуть-чуть, но совершенно явственно.

И это произошло не сейчас. Раньше. Когда понял, что не одинок. Не одинок в разуме, не отделен стеною ярости и ненависти от Разумных. А стена страха... Это - преодолимо. Нет, еще раньше. Когда слышал крики Голышей, когда успокаивающе ворчал - и встретился с нежданным, осмысленным, разумным взглядом.

Гроук повернулся и легко побежал вниз по течению.

Земля дрожала; мягкая, упругая почва проседала под ступнями, и фонтаны воды взлетали из-под кочек. Болото закончилось, и теперь под ногами крошились мелкие камни и коряги. С хрюканьем и визгом шарахнулось семейство бегемотов. Матерый, столетний крокодил замешкался, распахнул острозубую пасть - и задергался, раздавленный походя, бегущим рэббом.

Поворот, еще поворот, знакомая излучина - и вот пещера. Многоголосый крик встретил Гроука. Шесть Голышей задвинули в устье пещеры валун и, мешая друг другу, все же вползли в щель между камнем и кромкой гранитного зева. А снаружи осталось несколько самочек; Гроук на мгновение задумался рассмеялся, оценив тактику. Сейчас самочки бросятся врассыпную, чудовище (это он, Гроук) поймает и сожрет одну, а затем, как положено хищнику, пойдет прочь.

Гроук напрягся. Мышцы окаменели, ноздри - в каждую поместилась бы голова Голыша, - округлились, густая с проседью грива вздыбилась, рассыпав короткую дробь разрядов.

Невидимая волна воли рэбба, воли, подавляющей даже тупую ярость ящеров, бросила самочек ниц.

Гроук расслабился и, не торопясь, подошел к пещере. Из-за камня, прикрывающего вход, доносились сдавленные голоса. Гроук просунул пальцы в щель и, не обращая внимания на слабые удары, одним движением отодвинул глыбу. Вопль ужаса; несколько заостренных палок и камней, брошенных слабыми, хотя меткими руками; оцепенение большинства; голоса... Речь. Гроук удовлетворенно засмеялся - а Голыши, то ли загипнотизированные блеском его клыков, то ли пораженные смехом, - смехом, несвойственным ни одному животному, - замолчали. А Гроук аккуратно, чтобы не повредить, подобрал пожертвованных самочек и плавным движением внес их в пещеру. А когда самочки, быстро сбросив оцепенение, сбежали с ладоней и смешались с толпой, - подобрал с земли палки (к некоторым были приделаны костяные и каменные острия), положил пучок ко входу и, двигаясь с нарочитой медлительностью, отошел на пару десятков шагов, к реке.

Там он сел, привались спиною к удобному останцу, и принялся ждать. Терпение и любопытство побеждают страх.

Как всегда в минуты полного покоя, в душе Гроука зазвучала мелодия, отзвук произошедшего и предвидение будущего.

Какое-то время Гроук перебирал, раскладывал, поворачивал крупную гальку: наконец, разновеликие камни выстроились на песке особенным узором; в них уже чувствовалась мелодия. Гроук простучал по каменным спинкам костяшками - берцовыми костями буйвола, обглоданными то ли Голышами, то ли стервятниками.

Камни отозвались нужным звучанием - Гроук заменил только два. Опробовал - и отдался мелодии. Руки Гроука точно преследовали нечто невидимое, мечущееся по камням литофона, и преследование это оборачивалось музыкой, и в ней проявлялся и преломлялся мир долины. Стена гор и близость болот, и гады, скользящие в горячей тине, и сонные звери, и даже угрюмое смертоносное облако, уносимое ветрами и всегда остающееся на месте. И было в музыке то, что Гроук разглядел в Голышах, то, что неожиданно и благодатно оказалось необходимым ему.

Они слушали, слышали, а может быть - понимали. Не напрягаясь, он легко улавливал, как борются в них страх, и любопытство, и удивление, и доверие. Доверие.

И окаменелая душа одинокого рэбба внезапно сама наполнилась теплом и благодарностью.

Ветер переменился. Много дней подряд он ровно заполнял речную долину, донося запахи далеких лесов; и вдруг - ослабел, а потом повернул, и придвинулись запахи близких болот. Подымаясь на скалу, Гроук видел, как изгибается и становится все ближе облако Тлена. И запах его становился сильнее, или резко усиливался - и порывам ветра вторил тоскливый, внезапно прерывающийся рев бегемотов.

Добычи еще хватало - но следовало уходить.

Сам он мог оставаться долго - медленный яд Тлена не приносил настоящей опасности, - но слабым, хрупким Существам, искоркам разума, оставаться означало - угаснуть. Гроук давно, в считанные дни, освоил их примитивный язык и объяснял, насколько это было возможно для существ, не понимающих связи времен и событий, опасность; его понимали - и ничего не изменялось. Странный, слабый разум - все время порождает новые сущности, неожиданные и нелепые объяснения. Не видят, не способны увидеть действительность только миражи, не понимают ни прошлого, ни будущего - только смена миражей, хроники, разворачивающиеся по выдумываемым и тут же забываемым законам. Слабый, больной разум, все время на самой грани ухода в цветную животную бессознательность - и вдруг внезапные подъемы, сотворение миражей, на мгновение завораживающих даже могучего рэбба.