Александр Тесленко - Дождь

Население Белоозера должно быть широко информировано о предстоящей остановке «Юлиоры», чтобы предупредить возможную панику, беззащитность и тому подобное при временном энергетическом голоде.

Григорий Завира встал из-за письменного стола домашнего кабинета, вошел в соседнюю комнату.

Наталья лежала, свернувшись калачиком, под розовым, блестевшим от света ночника, одеялом. Она сладко спала. Длинные черные волосы струились по белоснежной подушке, огибая обнаженное плечо. Григорий Завира долго стоял на пороге комнаты и любовался ею.

Женщина глубоко вздохнула во сне. Завира подошел ближе, взял стул и сел рядом с кроватью… Еще утром, до начала первой операции, профессор встретился взглядом с Натальей Бильц и почувствовал вдруг, что его собственный взгляд изменился. Глаза слегка прищурились, улыбаясь и излучая тепло, непостижимым образом оказавшееся в душе профессора.

— Доброе утро! — и внезапно ее улыбка, улыбка Натальи Бильц, показалась Завире живой и искренней.

За Натальей следовали два биокибера, они уже второй год вместе с нею работали во время операций в одной бригаде биохимической экспресс-диагностики.

— Как настроение, Трациан, Гвидон?

Биокиберы ничего не ответили, лишь сдержанно поздоровались с профессором.

Операцию начали, как всегда, в девять, подготовив все необходимое. Потом пришел писатель, Алекс Рилл.

По своему обыкновению он опоздал, почти вбежал в операционную, путаясь в полах стерильного халата… Наталья снова глубоко вздохнула, и профессор вздрогнул, возвращаясь из воспоминаний такого удивительного и прекрасного, но призрачного, нереального дня. Он смотрел на Наталью, на ее плечо в свете розового ночника… Эта молодая женщина, вчера еще чужая, вчера еще — кукла с холодным мертвым взглядом, казалась сейчас самым родным существом. И даже воспоминания о Марте не были мучительными, ему казалось, будто именно она — его жена — лежит сейчас, свернувшись калачиком, под розовым одеялом, словно Марта Урбан вернулась к нему через двадцать лет разлуки, совсем иная, но именно она, воплотившаяся в самое дорогое сейчас для него существо. Профессор наклонился, ласково провел ладонью по черным локонам на белой подушке… Когда закончилась операция, Наталья сама подошла к нему и, улыбнувшись, тихо сказала:

— Вы молодец, профессор.

Она говорила это не впервые. Но Завире показалось, что сегодня ее улыбка была по-детски искренней и восторженной, и он ответил не как всегда сухо и официально — «Спасибо. Всем спасибо за помощь», — он тоже улыбнулся и долго подыскивал для нее слова потеплее.

Но так и не нашелся, что ответить, стоял и смотрел, улыбаясь, на Наталью.

— Как ваш сын, профессор? — внезапно спросила Бильц, стараясь спасти его от минутной беспомощности.

— Сын? — переспросил Завира удивленно…

— Да. Он, наверно, красивый… Похож он на вас, профессор?

А в голове Завиры вдруг вспыхнула прекрасная мысль:

— А пойдемте-ка ко мне. Сегодня. Сейчас же.

Во взгляде Бильц мелькнула искорка холодного огня, а губы тронула едва заметная улыбка победителя — красивая улыбка, благородная, хищная.

— В самом деле, пойдемте. Незачем нам разыгрывать из себя… — но не смог подобрать нужного слова, все оставив недосказанным.

Наталья улыбалась… Профессор нежно провел ладонью по черным струящимся волосам, склонился, поцеловал их и позвал тихо:

— Натали…

Она продолжала ровно и глубоко дышать. Красивая…

— Натали, — позвал громче, проникновенно и взволнованно, погладил ладонью плечо.

Она медленно открыла глаза и бездумно смотрела на него.

— Чего тебе? — спросила, не скрывая раздражения.

— Ничего, Натали… — ответил Завира и поцеловал ее.

— Я хочу спать, — сказала обиженно и презрительно, резко поворачиваясь к стене и плотнее укрываясь одеялом.

«Может, ей хочется, чтобы я говорил о своей большой любви? Почему она так? Это жестоко! Ей хочется, чтобы я унижался?»

И вновь все вернулось: неприязнь к Наталье Бильц, к постоянному дождю, ко всему на свете, к самой жизни — ожило, разбухая.

«К чему все это? Сколько времени жил один, и вдруг на тебе… Умолять, просить?! Глупец! Простая хитрость природы заставить каждого оставить после себя потомство. И с ним было такое прежде. А теперь? Рудимент! Атавизм! Кукла со взглядом микроскопа! Для нее вполне достаточно, что профессор пригласил ее к себе. И очень приятно приневолить профессора умолять ее о любви! Нет, к черту! Нужно работать. Работать!»