Елена Клещенко: Технонекрофил

Он тут же успокоился. Остальное, как бы там ни было, не стоило нервов. Убрав телефонник на место, он встал, потянулся и подошел к окну. Солнце клонилось к вечеру, ярко светило вдоль переулка. У тротуара стояли гуськом машины: золотистый «рено», темно-синяя «девятка» и красная «ода». Маленькую площадь перед подъездом ДК стремительно и плавно пересек широкоштанный юный гопник на роликовых коньках. Рядом парень в таких же безразмерных штанах стоял на одной ноге, растопырив руки, а рыжая девчонка в малиновых клешах старательно обводила мелком его длинную тень. Типичный майский вечер в Москве начала двадцать первого века.

На самом деле этого и следовало ожидать. Событий, которые меняют лик мироздания, должно быть мало. Похоже на граф или веревочную сеть. Если убрать узелок, сеть расползется, но если затянуть один лишний — несколько ближайших ячеек изменят форму, одни нити натянутся туже, другие ослабнут, в целом же все останется как было. Система слишком упруга.

Он сложил вещи в сумку, подхватил куртку и выглянул в коридор. Бетонные перекрытия ритмично вздрагивали: в спортзале секция ушу отрабатывала прыжок на месте. Мимо с шелестящим топотом — так стадо котят бежит к холодильнику — пронесся класс хореографии, крохотные девчушки в балетных пачках и тапочках. Пронесся в полном молчании: верещать и вопить балетной мелюзге строго запрещалось, дабы не помешали медитациям ушуистов. Все было как обычно, в соответствии с расписанием работы ДК на пятницу…

Ох ты, елки зеленые! пятница! радиодева сказала: «Семнадцатое мая»… кажется, я перестарался с запасом по времени, и еще мне кажется, что кто-то здесь кретин…

Аккумулятор в мобильнике сел. Ключ, как всегда, сначала не поворачивался, потом не вынимался. Наконец заперев комнату, он пихнул ключи в карман и понесся вниз по лестнице. На площадке стояли два оболтуса из его компьютерного кружка, большие любители «Армагеддона», только к концу года худо-бедно научившиеся считать в двоичной системе; увидев его, подобрались и сказали «Здрасьте». Мир и все его лучшие составляющие определенно были на своих местах…

У вахтерши он попросил телефон. Барышня с челкой медленно закрыла книжку в яркой обложке, медленно повернулась, поглядела на него, на его ковбойку с оторванной пуговицей, состроила гримаску, вытащила из-под стойки аппарат, поставила перед ним и снова раскрыла книжку.

Гудок. Второй…

— Алло.

— Это я.

— Ox… — Она вздохнула с явным облегчением. Он представил, как она прижимает к уху трубку, как другой рукой вытаскивает из-под нее волосы и отбрасывает назад. — И где тебя носило, можно узнать?

— Сам еще не понял, я…

— С тобой все в порядке?

— Да, конечно.

— Конечно?! Третьи сутки — ни институт, ни школа, ни редакция ничего не понимают, тетушка твоя тоже не в курсе — нормально?

— Ненормально, — покаянно заметил он. — Прости меня, ладно?

— Если ты живой, считай, что уже простила.

— Я тебя сильно напугал?

— Можешь обижаться — не сильно. Я так и знала, что ничего плохого не случилось. Я сейчас к тебе приеду. Ты дома?

— Я в ДК. Через полчаса буду дома.

— Хорошо. Но ты можешь сказать коротко и ясно, где ты был все это время?

— В соответствии с принципом Гейзенберга, — издевательски начал он, — могу или коротко, или где, поскольку…

— Тю на тебя. Давай коротко!

Наконец он вспомнил подходящее слово.

— Я исправлял свою карму, — сказал гордо и, глядя в расширенные глаза вахтерши, внес уточнение: — По предварительным данным, операция прошла успешно.

«Макура-но соси» — буквально «Записки у изголовья» (старояп.), по смыслу «дневник» или даже «ежедневник», «тетрадь для записей». Госпожа Киёвара — дочь известного поэта Киёвара Мотосукэ, с 993 по 1000 годы придворная дама императрицы Садако, носившая прозвище Сэй-Сёнагон, которое и стало ее литературным псевдонимом. В 1965 году «Записки у изголовья» еще не переведены на русский.