Илья Яковлев - Черный снег

Борис снова поморщился. Говоришь ему, говоришь по поводу субординации... Он рявкнул в ответ:

- Рэм, скотина бешеная! Я тебе сколько раз говорил - Борис я дома, когда ты у меня в гостях, а здесь я...

- Ладно, господин оберштурмбаннфюрер, не надрывайся.

- Я тебе за оберштурмбаннфюрера вообще башку оторву! И не обижайся потом, - проворчал Борис.

- Пошутил, господин подполковник, пошутил! Ну, ждать тебя? - засмеялся Рэм, - Я, кстати, в тридцать пятой.

- Ладно, жди. Через пять минут буду, - сказал Борис, остывая. На Рэма он всё равно долго злиться не мог.

Он вышел из кабинета и кивнул сидевшей в приёмной секретарше Ирочке, попытавшейся вскочить со своего места с целью отдания чести: сиди, мол, не дёргайся каждый раз. Дисциплина, оно конечно, вещь хорошая, но и злоупотреблять ей не стоит. Прослывёшь ещё среди подчинённых этаким буквоедом.

Выйдя из приёмной в коридор, он не торопясь пошёл вниз по лестнице в подвал. Штаб-квартира их организации, насчитывавшей более тысячи сотрудников, уже около двух месяцев располагалась в своём, отдельном от всей остальной Управы здании. "Чёрный Легион" становился всё более и более самостоятельными, хотя теоретически продолжал находиться в подчинении Конторы. "Ладно, - подумал вот уже в который раз Борис, - Здание своё, форма своя, задачи, в принципе, схожие, но со своей спецификой. А там посмотрим. Всё-таки Вениаминыч был гений."

Он спустился в подвал и жестом приказал стоявшему на посту легионеру открыть дверь, предъявив пропуск. Хоть он и начальство, но орднунг, в смысле порядок, един для всех без исключения. Легионер отмахнул рукой приветствие и загремел замком. Борис оказался в длинном глухом коридоре, в стенах которого не было ничего, кроме кучи массивных железных дверей. Подойдя вместе с легионером к двери под номером тридцать пять, он остановился: кроме караульного никто, даже сам Господь Бог, не имеет право их открывать.

Легионер открыл дверь камеры и Борис вошёл внутрь. Там посреди камеры стоял Рэм, напротив которого сидел арестованный, нагловатого вида парень лет тридцати. Он сидел на стуле, который вместе со столом и ещё одним стулом, был единственной находящейся в камере мебелью. Одет парень был - сразу видно, не из бедной семьи.

На звук открываемой двери Рэм обернулся и приветственно махнул Борису в направлении второго стула: садись, мол, начальник, а я постою. Мне работать надоть. Борис молча присел и стал наблюдать происходящее.

- Ну, засранец, вот тебе и присутствие начальника! Будем на вопросы отвечать правдиво, или как? - продолжил беседу с арестованным Рэм.

- А начальника мало, - язвительно ответил засранец, - Я требую адвоката!

- Чего!? Я не ослышался? Кого ты, гадёныш, требуешь? - прошипел Рэм, - Ты, голуба, видать, не въехал, куда попал.

Борис вмешался в ход поучительной беседы:

- За что он тут?

Рэм обернулся и ответил:

- Старая, как мир, история. Он на паях с ещё одним козлом заключил где-то в Забугорье договор о том, что вывезет и захоронит кучу всякого токсичного говна. Бабло получили от буржуинов, лицензию на занятие этим какая-то сволочь им накатала, естественно, не бесплатно... Говно привезли к нам и захоронили. Методом выливания и высыпания на ближайшей от города свалке. Вот и всё.

- А вы это ещё докажите! - вякнул арестованный, - Как там с презумпцией невиновности?

- Постой, постой! - заинтересовался Борис, - А к нам-то его зачем?

- А по троечке, - хмуро сказал Рэм, с ненавистью глядя на парня, сидевшего нога на ногу.

Борис хмыкнул. На их жаргоне "по троечке" означало, что доказательств на задержанного маловато, но не смотря на это, в свете "Указа о повышении мер по борьбе с коррупцией и оргпреступностью" дело закрывать нельзя и поэтому засранца передали к ним в организацию, чтобы они, грешные, не пряником, так кнутом, но выбили бы из него показания. Им можно, у них руки развязаны. Крайняя мера, конечно, но случай не типичный. А Контора вынуждена работать в режиме соблюдения законности. Поэтому жрите его, господа легионеры, хоть поедом, но чтобы заговорил. Правда, судя по наглому тону паразита, Рэм ещё не применял к нему методику допроса третьей степени. Видимо, ждал Борисова одобрения, хотя бы и молчаливого. Борис потянулся и сказал с отсутствующим видом:

- По "троечке", так по "троечке".

Рэм ехидно улыбнулся и переспросил у оглоеда, провоцируя:

- Так про какую ты там перпузцию заикнулся?

Парень снисходительно усмехнулся и ответил, явно красуясь своим превосходством над этим солдафоном в эсэсовской форме: