Жогин отдернул руку. Собака, прижав уши, рычала на него.
- Ты не должен оставлять меня одного, - внушал псу Жогин. - Я не хочу быть один. На, грызи, но только оставайся.
Тут Жогин от слабости и обиды на собаку зажмурился. А когда посмотрел, то увидел четкий силуэт пса на тропе. "Ушел, я умру здесь".
И Жогину явилась мысль о недоступной ему - хоть помри! - чистоте снежных гор. Он заплакал от недостижимости суровой горной чистоты. Умирая, уйти в них, чтобы никто не нашел? Но и это невозможно сделать. 15
Ракета долго устанавливалась на костылях. Она качалась, скрипела амортизаторами.
Жогин держался за ручки кресла и боялся отпустить их. Наконец, ракета замерла. Иллюминатор черен. Значит, ночь.
Жогин встал. Блистающий Шар словно заснул, и Жогину приходилось выходить одному.
Что ждет его здесь? Он нашел в блестящих инструментах и взял странного вида пистолет.
Но как выйти? Люк закрыт.
Жогин мучительно возился с суставчатыми частями огромного замка. Где нажать, за что тянуть? Но догадаться не мог. И только до крови оцарапав руку, он бешено заорал люку: "Открывайся!"
Люк тяжело лязгнул и сдвинулся, впустив парное тепло.
Густые сладкие запахи из черноты ночи схватили и потянули его к себе. Неудержимо. Точь-в-точь как мягкие руки, когда Жогин, бывало, тихо поцарапается в ночную дверь. Та раскроется, и голос прошепчет: "Ты, милый?.."
Жогин вышел. Темно. Сытно пахло грибами и чем-то похожим на запах больших домашних зверей.
А теперь потянуло ванилью.
Но вопреки этим живым запахам вдали поднималось мертвое синее зарево.
И фосфор не только в этом зареве, он повсюду, лежит клочками и пятнами. А зарево неторопливо прорисовывает на зрительной сетчатке какие-то фигуры. Светящиеся зонтики, что ли? Надо идти и смотреть.
Жогину подумалось, что это атомное свечение. Но карманный счетчик молчал.
- Чудно! - сказал Жогин и пошел, вдавливая ноги в рыхлую землю. Ему нравилось это.
Он шел с удовольствием, с наслаждением. Это не пустой космос, а жирная, рождающая земля. Она была чужой, но имела запах плесени в погребе, где у брата хранились соленая капуста, огурцы, морковь и картошка.
- И не страшно, - говорил Жогин. - Только чудно.
- Чудно, - сказал рядом сиплый бас.
Жогин обернулся: никого.
- Чудно, - буркнул кто-то из-под самых ног. Голос как из пустой бочки, похож на отцовский. И Жогин замер, боясь шагнуть. Напрягся. "Пух-пух-пух", билась какая-то жилка в виске. А голоса бушевали:
- Дно-дно-дно! (Визгливый женский голос в стороне.)
- Одн-одн-одн!
А дальние голоса неслись на Жогина старыми автомобилями, в которых все разболтано, все гремит. В таком одно время разъезжал Генка, бывший сосед, друг и недруг Петра.
Жогин завертелся на месте. Напряженно всматриваясь, он водил из стороны в сторону раструбом пистолета.
Стихло. Только вдалеке еще как будто говорили. О чем? Кто?
Или ходит это? Но за спиной его дышат.
- Кто тут? - вскрикнул Жогин, поворачиваясь, и столкнулся с взглядом из темноты открытых глаз.
Они мерцали, огромные, словно тарелки. В них вихрились и перебегали синие мелкие точки.
- Кто тут? - прохрипело ниже страшных глаз, и Жогин выстрелил в них. Выстрел был ужасен - дрогнула земля, Жогин зажмурился от мощи светового удара.
Пронесся визг, удесятерился, усотился...
Визжала вся долина. Жогин бросился бежать к ракете, мерцающей иллюминаторами. Он спотыкался, поскальзывался на чем-то мягком. Вскочил на трап, вломился в ракету и крикнул люку:
- Закрывайся!
Лязгнув, железная стена отрезала и ночь, и все непонятное в ней.
...Жогин не спал до утра. Но и утро напугало: рассвет был тускл и страшен, как небритое лицо убийцы.
Затем пошел красный дождь.
Он булькал и чавкал, покрывал землю кровавыми лужицами. Были видны ряды грибообразных фигур. И под каждым (Жогин это ясно видел) сидел задастый жирный зверь фиолетового цвета. Если учесть напитавшую шерсть красноту дождя, звери, наверное, были синего цвета.
Они скрывались от дождя под большими шляпами.
- Но это же грибы! - воскликнул Жогин. - Определенно! Вон шампиньон, а это игольчатый дождевик. И живые - шевелятся!
Грибы были с взрослого крупного человека. Но много торчало кривых и маленьких. Одни были желтыми лепешками, другие шарами, колоннами, кустами. Все это разнообразие ежилось, шевелилось, тянулось куда-то. И будто в тяжелом сне.
Один торчал напротив ракеты. Серый, облипший толстыми пленками, он глядел на ракету чудовищно разинутым серым глазом.
Читать дальше