Станислав Лем - Лолита, или Ставрогин и Беатриче

Это о том, что касалось судьбы героев. Есть еще третье отличие, не позволяющее поставить книгу Набокова в один ряд с творчеством Достоевского. Речь идет о стиле повести, о присутствующей всюду, вкрапленной в исповедь Хумберта иронии. Ему удалось осмешить даже то, за что комизм, кажется, не берется, — вожделение. Показаны грезы Хумберта о каком-то будущем браке с Лолитой, о надежде на будущие удовольствия, когда Лолита родит ему дочь, следующую нимфетку, которая сделает возможным повторение развратных наслаждений. Безмерная омерзительность этих грез на этом не останавливается, развивающаяся фантасмагория представляет Хумберту его самого этаким бодрым старцем, который еще играет непристойно с собственной внучкой, зачатой в кровосмесительной связи со следующей Лолитой. Чудовищное таким образом превращается внезапно в комическое. Этот "приапический сверхоптимизм" компрометирует, осмеивает, доводит до абсурда вожделение, а смех читателя спасает в этой ситуации Хумберта, так же, как спасает его и во многих других ситуациях, еще более трудных для авторской иронии и тем самым — для моего анализа с такой же лаконичностью, как вышеприведенная ситуация.

Мои заметки содержат существенное противоречие. Сначала такую многолюдную сферу, как литературная критика, я объявил пустотой, а потом заполнил эту мнимую пустоту собственными безапелляционными суждениями. Не могу отразить это обвинение даже объяснением, что хотел только попробовать, с какими критериями можно подойти к созданию художественных произведений в одной из тех переходных сфер, где эротичность тематики отягощает до границ возможного подъемную силу художественно-литературных средств. Не могу отразить обвинения в противоречивости, потому что не знаю, каждый ли (а точнее — знаю наверняка, что не каждый) согласится с моими предпосылками. В свою защиту могу только сослаться на почтенные примеры, какими являются философы-солипсисты, пишущие произведения о солипсизме, поступая при этом непоследовательно, ибо если они верят, что кроме них никого не существует, то не могут рассчитывать на читателя своих трактатов о солипсизме. Для кого-то "Стена" и "Любовник леди Чаттерлей" могут быть, конечно, отличной литературой, а "Лолита" — книгой, в которой единственной вещью большого калибра является свинство. Ничего с этим не поделаешь. Не верю в то, чтобы кто-либо (например, проницательный критик) мог читателя, который книгу yжe прочел и с презрением отбросил, переубедить и вызвать в нем восхищение. Никогда меня белый медведь не склонит к нырянию под арктические льды, хотя я и не сомневаюсь, что ему это приятно. Но "Лолита" (если уж мы не согласимся так идеально, как только возможно) является проблемой особой, из пограничья тех сфер, о которых я уже упоминал. Эта повесть находится на той неуверенной почве, которая отделяет триллер от психопатологической драмы. Сфер таких гораздо больше: между психопатологическим анализом и криминальной повестью, между научной фантастикой и литературой без определения, или, наконец, между литературой "для масс" и литературой элитарной. Ибо, по-моему, не приходится сомневаться, что разрыв между уровнем продукции типа масс-культа и произведениями, высоко котирующимися на особой художественной бирже, все растет. И хотя попытки совмещения этих ужасно далеких разновидностей литературной продукции кажутся безумными, а экспериментатор на этом поле может лишиться как читателей-интеллектуалов, которые не захотят больше его читать, так и массовых читателей, ибо это еще чересчур сложно, — я бы отважился на такие гибриды сделать ставку. Они могут оказаться жизненными даже и без той атмосферы скандала, который из массы неустанно издающихся в мире книг выделил "Лолиту".