Он осушил его до последней капли, и вино ее было сладостным. Когда она увидела рассыпанные по двору картофелины, и, смеясь, спустилась во двор, чтобы помочь ему, он чуть коснулся ее руки.
- Нет, не сейчас, - прошептал он, крепко прижал ее к себе и поцеловал, не осторожно, как целовал ее у водопада, а крепко и жадно, как муж целует свою жену, когда неожиданно начинает понимать, как нуждается в ней.
Минуту спустя она отклонила голову назад и посмотрела ему в глаза. Она улыбалась теплой и нежной улыбкой.
- Мне кажется, что картошка вполне может подождать, - сказала она.
Гигант устремился назад сквозь безмерные пространства лет и вновь продолжил свое вечное странствие под холодными молчаливыми звездами. Недавний успех ободрил его; может быть, если он попытается вновь, то сможет изменить и свое мгновенье.
Подумай о времени, подумай о событиях, подумай об ощущениях; а затем открой дверь...
Стоит весна, и я иду по узким извилистым улицам. Надо мной, в темных и загадочных равнинах ночи мягко светят звезды. Стоит весна, и теплый ветер дует с полей и несет с собой запах всего растущего. Я могу уловить и запах мацы, выпекающейся в глиняных печах... Вот и храм возвышается передо мной, и я иду внутрь и жду около монолитного стола... А вот приближается и первосвященник...
Первосвященник перевернул кожаный мешочек, который принес с собой, и высыпал его поблескивавшее содержимое на стол.
- Сочти их, - сказал он.
Он сделал, что было сказано, и пальцы его дрожали. Каждая монета издавала звенящий звук, когда он бросал ее в мешок. Дзинь... дзинь... дзинь... Когда отзвенела последняя, он завязал мешочек, и сунул его под платье.
- Тридцать? - спросил первосвященник.
- Да. Тридцать.
- Так решено?
Сотни, тысячи, миллионы раз он кивал.
- Да, - сказал он, - решено. Идем, я отведу тебя к нему, и поцелую его в щеку, чтобы ты узнал его. Сейчас он как раз в саду, за городом... Гефсиманским называется сад.