Наталья Караванова: Муравей

В ожидании Маша поставила кипятиться электрочайник — такая толпа народищу вряд ли быстро разбредется, раз уж экстремальная ситуация собрала всех вместе в самую середину рабочего дня. Именно по этой причине все рады будут чаю, а горячительного им все равно нельзя, на работе, никак.

Наконец, чайник как раз начал закипать, самодеятельные спасатели показались в окне у опушки. Маша выскочила встречать.

Мужики тащили за руки-ноги по-зимнему одетого мужчину, разглядеть которого она сразу не успела. Только сразу бросилась в глаза странная его одежда — теплая куртка с меховым воротником из камуфляжной ткани, шерстяные брюки, высокие армейские ботинки. Куртка расстегнута, из-под нее видно телогрейку-тельняшку и серый в клеточку шарф. Волосы, черные с сединой, показались ей издалека влажными. Пострадавшего уложили на матрас, предварительно избавив от куртки и башмаков. Похоже, человек спал или был без сознания.

Валентина Алексеевна сказала Маше на ухо:

— Я пошарила у него в карманах, думала, может паспорт есть, или какой другой документ. Но там пусто. Только записка. Вот, смотри: "Встреть Леню на разъезде. Роберт". Без подписи. Он, когда я пришла, все бормотал чего-то, без остановки. А потом уж замолчал. Но чего говорил, не поняла. Вроде бы и вовсе не по-нашему.

Маша кивнула. Она, наконец-то, разглядела и лицо незнакомца. Некрасивое, с большим носом, и нависающими бровями. И кожа нездоровая — с красными прожилками, и словно бы в оспинах. Она решила, что человеку уже за пятьдесят. Человек вдруг отчетливо сказал во сне "Мне нужен проводник!", и громко переглотнул.

Закипел, забурлил на столе чайник. Пришлось отойти, чтобы выдернуть его из розетки. Тут же рядом молчаливо возник Джим, и тронул ее за руку, недвусмысленно приглашая выйти наружу. Маша, удивленная такой таинственностью, вышла. Джим сказал:

— Этот, наверно, все-таки за мной. Мне надо будет спрятаться, до тех пор, пока не станет ясно… Но… извините, может быть эта просьба покажется вам странной… но я, правда, не могу ничего рассказать.

— Не мнись, — встревожилась Маша, которую отнюдь не порадовало, что Джим именно с ней делится планами "на время исчезнуть". — Я слушаю.

— Понимаете… меня ищут, потому что я сбежал. Я думал, хоть здесь не найдут. А они и сюда пробрались. Саня вот хороший, но он тоже оттуда, из моих мест. В общем… надо этого вот, — небрежный кивок в сторону крыльца, — показать Сане. Пусть они поговорят. А потом… ну, как получится. Самое плохое, что я застрял здесь, как и Саня. Нам обоим не выбраться, поэтому ему я верю.

Маша вздохнула: босоногий интриган не произвел на нее впечатления.

— Если ты так хочешь, я их познакомлю. Только обещай, что далеко сбегать не будешь, и сразу вернешься, как только узнаешь, чего хотел. Хорошо?

— Хорошо, — с досадливой улыбкой ответил Джим, — я же сказал, что не могу далеко. Не получается. Заранее вам спасибо.

И убежал. Только его и видели.

Мело. Так, как только может мести в декабре, на безвестной железнодорожной станции имени двести шестого километра. Ветер завывал в проводах над рельсами и за ними, там, где неясным контуром прорисовывались лапы ЛЭП. На трассе, внизу, под насыпью, за пешеходным мостом, проносились автомобильные фары — кляксы света на темно-буром фоне метели и глянцево-сизом — дороги. Пригородная электричка запаздывает на двадцать минут, поезд из Саратова — почти на полчаса. К тому же темнеет. Хотя в середине декабря по-настоящему светло не бывает вовсе. И все-таки…

Человек прошелся вдоль платформы, снял шапку, отряхнул снег. Человека звали Игорь Дмитриевич, или, в просторечии, просто Дмитрич. Дмитрич работал диспетчером на разъезде. Но на сегодня его смена закончилась, причем закончилась уже час назад. Он вышел к электричке, которая должна была доставить его в город, но электричка опаздывала, и пришлось стоять под снегом, постепенно покрываясь им и каплями воды. Так можно и простудиться, но возвращаться в диспетчерскую — "сторожку" — Дмитричу не хочется почему-то. Только, видно, придется возвращаться. Возможно, электричку отменили. Такое бывает, пусть и не регулярно, но из-за перебоев с электричеством или из-за нерентабельности этой пригородной линии поезд не приходит, и сменившемуся диспетчеру приходится ночевать прямо на рабочем месте. Вообще-то на железной дороге бардаку не место, даже во времена кризиса и произвола, однако же, если везде бардак, то и в транспорте тоже бардак, и никуда от этого не деться. Сменщик приезжает на своей машине, ему в этом отношении легче. Старенький запорожец занимает место под навесом, который сооружался с мыслью укрывать от непогоды возможных пассажиров еще в совковые времена, да только какие здесь пассажиры? Разъезд по левую сторону граничит с обширным раньше — полем, теперь — лугом, а по правую, с федеральной трассой, за которой стеной встает мокрый предзимний лес. Да какое там предзимний — зима вступила в свои права, сегодняшний снег уже не стает. Он так и будет лежать нижним пластом до самой весны, пока апрельские лучи не превратят в воду и его. В самую последнюю очередь. Все раннее однажды становится поздним. А пешеходный мостик над рельсами давно уже в аварийном состоянии и сохраняется здесь не как средство улучшения безопасности перемещения по путям, и даже не как символ минувшей эпохи. Его просто некому оказалось разобрать на металлолом и вывезти. Дмитрич не рискнул бы прогуляться по этому мосту, да и никому бы не посоветовал.