Журнал «Если» - «Если», 2006 № 11

В этой цитате восхитительна ссылка на азбуки и требники.

Ссылка эта, собственно, все и объясняет. Как бы ни жаловались издатели и писатели на падение тиражей, бесчисленные требники, азбуки и фантастика выходили и все равно будут выходить; но при этом они (как в свое время книги Жюля Верна) никак не влияют на текущий литературный процесс — за редчайшим исключением.

Почему?

Да потому, что все это — фантомная литература.

Ну да, возразите вы, книги Василия Аксёнова или Андрея Платонова тоже можно назвать фантомными! Но боли Аксёнова и Платонова — это реальные фантомные боли. От них страдали и страдают действительно миллионы и миллионы людей, это все не придуманные страсти. Что же касается фэнтезийных битв — а фантастикой нынче считается в основном фэнтези, — то они никогда не имели и никогда не будут иметь никаких прямых привязок к действительности. А где возможно все, там ничто не имеет значения. К сожалению, такова специфика вообще фантастики.

Даже Михаила Булгакова, даже Алексея Н. Толстого можно упрекнуть (в их фантастических произведениях) все в той же фантомности. И споры шли (если шли) не вокруг «Аэлиты» или «Роковых яиц», споры шли вокруг «Ибикуса», вокруг «Бега». В России литератора, пишущего фантастику, ничто никогда не спасало. «Алексей Толстой, аристократический стилизатор старины, у которого графский титул не только в паспорте, — писал критик Г.Лелевич, — подарил нас «Аэлитой», вещью слабой и неоригинальной». Ему вторил Корней Чуковский: «Роман плоховат. Все, что относится собственно к Марсу, нарисовано сбивчиво, неряшливо, хламно, любой третьестепенный Райдер Хаггард гораздо ловчее обработал бы весь этот марсианский сюжет». Чуковского поддерживал Юрий Тынянов: «Единственное живое во всем романе — Гусев — производит впечатление живого актера, всунувшего голову в полотно кинематографа».

О Михаиле Булгакове писали: «Не сумел ни оценить гибели старого, ни понять строительства нового. Его частые идейные переоценки не стали поэтому источником большого художественного творчества».

Само понятие «фантастика» в Литературной энциклопедии тридцатых годов толковалось весьма недвусмысленно: «Изображение неправдоподобных явлений, введение вымышленных образов, не совпадающих с действительностью, ясно ощущаемое нарушение художником естественных форм, причинных связей, закономерностей природы».

Что же вы хотите от тех же Александра Громова или Олега Дивова, Алексея Калугина или Александра Зорича, вовсе не худших представителей современной российской фантастики? Боюсь, дискуссий вокруг весьма известных нынешних фантастических романов так и не возникнет нигде, кроме самой фантастической среды, хотя некоторые произведения названных авторов, возможно, со временем попадут в «Золотой фонд». Таков парадокс. И проистекает он, скорее всего, от того, что читателей фантастики интересует вовсе не война как таковая (от армии лучше откосить), не покорение миров как таковое (интереснее открыть сеть ресторанчиков), не преображение существующего мира как таковое (гораздо перспективнее огородить и спасти свой собственный участок), а опять же фантомное участие в фантомных зрелищах.

Скажем так, невсамделишное искусство.

Ответ на поставленный журналом вопрос надо искать самим писателям, а не критикам. Людмилу Улицкую можно обсуждать в «Знамени» или «Новом мире», потому что она пишет, не стыдясь деталей, которых обычно стыдятся люди (я говорю о нашей сокровенной жизни) и которые для фантастов изначально запретны. Татьяну Толстую, и Василия Аксёнова, и Дмитрия Быкова можно обсуждать на единственно приемлемом уровне: «мне это действительно интересно… я этого боюсь… я хочу или не хочу чего-то такого…»

Это и есть литературный процесс. Как ни парадоксально, решение серьезных проблем (а чем еще заниматься писателю?) действительно требует вовсе не массового читателя, а всего лишь мужества от самого писателя. Даже мужества остаться в меньшинстве.

Конечно, красивые сказки украшают жизнь. Вроде искусственных цветов. Но не больше. Зачем же дискутировать об искусственных садах, когда в грязных галереях и под открытым небом произрастают чудеса истинные?

К сожалению, у фантастики, даже у самой лучшей, есть очень внятный «подростковый» оттенок. Как бы ярко ни была написана книга, какие бы важные темы автор ни поднимал, а все равно воспринимается читателем как игра — это понарошку, к жизни отношения не имеет. Поклонники фантастики, как правило, подобного не замечают, однако читатели мейнстрима чувствуют сразу же. Причем бессознательно, на уровне «литературного запаха». Я сужу по себе. Может быть, единственный способ привлечь серьезного читателя на свою сторону — это писать фантастику не как фантастику, а как жизнь, как такую реальность, кроме которой в мире ничего более нет, как «внезапную подлинность», вытесняющую собой все прочее. Другой вопрос — как это сделать?