Светлана Тулина - Мяугав

Существо (мужчина? женщина? — не понять) вряд ли было Лорантом-Следователем — слишком уж много веселого недоумения было в его светло-зеленых глазах, а Лоранты — всеведущи, они видят и знают все, их ничем не удивишь. Но Ксант ошибался — оно явно не злилось. И не собиралось гневаться. Правда, отвечать оно пока тоже не собиралось. Глядело в упор и насмешливо, но разговаривало по-прежнему с пустотой.

— Эри, дорогая, не объяснишь ли ты мне появление здесь этой особы? Ведь я же, кажется, просил тебя отключить портал.

— Я живое существо!!! Ну, подумаешь, ну забыла… с кем не бывает?!

А вот у пустоты голос был явно женский. Красивый — просто заслушаться можно! Только очень уж скандальным. И шел он, казалось, отовсюду. Но это-то как раз понятно — пустота, она ведь может быть где угодно!

— Извините. Я все-таки хотела бы… Лоранты-Следователи — это вы?

Золотоволосый фыркнул. Покачал головой. Так она и думала — волосы волосами, а он слишком похож на человека, чтобы оказаться главным среди орбитожителей.

— Нет. Лаборантом-исследователем у нас числится Эри. Этот слишком заигравшийся в блондинку компьютер, чьим биокристаллическим мозгам давно требуется перезагрузка. А я всего лишь техник. Правда, системный техник.

— Ха! Не посмеешь! Я личность! И на тридцать восемь процентов живое существо! Да ты же сам потом от скуки сдохнешь здесь, если посмеешь…

— Извините. Но я все-таки хотела бы уточнить…

Позже он долго пытался понять, когда же именно это случилось?

И не мог.

Может быть, в тот день, на болоте? Когда их уже вконец достал зарядивший которые сутки подряд какой-то совершенно не летний дождь. Он то слегка стихал, превращаясь в унылую морось, то лил сплошной стеной, за которой и в пяти шагах не было видно деревьев. Они давно промокли насквозь, земля превратилась в болото, остановиться на отдых было попросту негде. Даже деревья не спасали — кора стала скользкой, по такой трудно и залезть, а уж удержаться во сне и не мечтай. Бежать по раскисшей земле было невозможно, они еле брели, покорно переставляя ноги и ни о чем не думая.

И вот тут-то она и стала плакать и извиняться.

Извиняться за дождь.

Потому что решила, что это ее вина. Наверное, она ошибалась, и Лоранты действительно на нее прогневались, вот и послали этот жуткий дождь. И он теперь будет лить до тех пор, пока она не исправится и не попросит прощения. И она, конечно же, просит прощения! Она ужасно просит прощения, но все-таки считает, что они не правы!

Она сидела в грязи, просила прощения и плакала, размазывая по щекам ту же грязь.

А он смотрел на нее сверху вниз в полном ступоре. И думал о том, что, похоже, нет ни малейшей разницы между безграничным самоуничижением и такой же безграничной манией величия. И это плачущее и всегда готовое извиняться существо наглее любой самой наглой Леди. Потому что ни одной Леди даже в голову не придет посчитать себя настолько важной персоной, чтобы сами Лоранты-Следователи…

Нет.

На такое ни у одной Леди наглости не хватит.

А у этой — хватило.

А может быть, это было потом. Во время бесконечного жуткого взлета-падения, когда снова рвалась наружу черная бабочка с острыми крыльями и прорастала шипами сквозь тело квазироза. Ксант выл, Вита рвало, а она…

Она вдруг попросила его рассказать про Миу.

— Что тебе рассказать?! — кричал он, стараясь заглушить боль. — Он был атавистом. Он, не я! Младший из принцев-консортов. И он действительно любил ее, эту хитрую дрянь, свою Леди. Настолько сильно любил, что не захотел потом жить. Вот и все!

Боль рвалась наружу, раздирая горло, билась нарастающим звоном в ушах. Он скорее угадал по губам, чем услышал:

— А ты?

— А я… Что я?! — снова кричал он в ответ, не замечая, что крылья прорвали кожу. — Я просто… Это как раз не атавизм, это у нас общепринято.

Ей неоткуда было узнать. Вряд ли Матери были с ней слишком уж откровенны. Общепринято. Ха!

Конечно.

Но только в том случае, если избранник твой не атавист. Смешно и нелепо любить того, кто не только не любит тебя сейчас, но и не сможет вообще никогда, просто не сможет… никогда.

Жалко, смешно и нелепо.

Над атавистами не смеются. К ним относятся с уважением. А вот над такими…

— Ну вот и все… кажется. Извини…

Он вдруг понял, что слышит ее голос. И свой тоже. Хотя уже не кричит…

Вит, правда, свалился тогда в довольно странный сквот с шестью лапами, крыльями, как у ночного зубастика, и длинной змеей вместо хвоста, но довольно быстро взял себя в руки. И оставил только крылья.