Герберт Циргибель - Иной мир

— Мы просто катапультируем ее в космическое пространство, — предложил я, — там она сохранится на все времена.

Эта идея воодушевила его. Он охотно вышвырнул бы прямо сейчас свою первую часть. В таком состоянии он был послушным и повиновался. Я отправил его на экспандеры, и он послушно развивал мускулатуру рук и ног. Я вылез из каюты. Гиула снова вращал регуляторы.

— Смешно, — сказал он, — в это время лучший прием, временами пробивается музыка.

Что он понимал под музыкой, было немногим лучше атмосферных помех. Я устал. Не физически, теснота давила на меня, и тишина въедалась в мой мозг. Мы все были больны, но мы привыкли к этой болезни, она стала нашим нормальным состоянием. Какое жалкое существование. И эта убогая жизнь поддерживалась лабораторией. Самое страшное было даже в не в катастрофе первого ноября, и даже в недостатке всего, что относится к достойному человека существованию. Самым ужасным было наше бессилие. Нам приходилось беспомощно смотреть на то, как мы медленно шли на дно. Но наш уставший рассудок еще грела искорка надежды, которую Чи постоянно высекал заново. Они могли найти нас и дожидаться подходящего момента для нашего спасения. Но в это двадцать восьмое декабря искра надежды навсегда погасла. Дремала ли еще где-нибудь на этом проклятом круге еще какая-нибудь беда, которая еще не настигла нас? То, что донеслось до нас в эти полуденные часы, было, пожалуй, последней каплей…

В пятом часу голос Гиулы пронзительно прозвучал по всему кораблю. Мы ринулись к нему в контрольную рубку. Даже Паганини был под впечатлением от этого возгласа и испуганно и недоверчиво приблизился к нам. Гиула утверждал, что слышал передачу, и дважды он смог расслышать в сообщении слова «Чарльз Дарвин». Мы прислушались. В треске действительно можно было расслышать голос — только ничего нельзя было разобрать.

— Сейчас снова будет четко, — пообещал нам Гиула, — подождите минутку.

— Вероятно это было сообщение о старом добром «Дарвине», — сказал я. В этот момент я услышал само это слово. Его можно было четко расслышать среди прочей непонятной болтовни и треска; другие тоже смогли его различить.

— Они действительно ищут нас, — взволнованно сказала Соня, — вне сомнений, речь идет о нас. Если бы мы только могли понять язык. Чи, это мог быть твой родной язык…

Чи покачал головой. «Я не понимаю ни слова».

— Зато я понимаю, — вдруг сказал Дали Шитомир, — ты поймал индийскую передачу, вероятно Калькутту.

Мы уступили ему место, и он напряженно слушал. Порой слова заглушались полностью другими звуками.

— Что они говорят? — шепотом спросила Соня. Паганини не ответил. Он продолжал слушать, и мы не решались сделать вздох. Затем мы сжались. Снова был назван наш корабль, а затем два имени: Михаил Ковтун и Роджер Стюарт. Мое имя. Это было как во сне, они назвали мое имя! По всей видимости, были названы и имена других.

— Вы слышали? Они упомянули Мишу и меня, — потрясенно сказал я. — Паганини, что он рассказывает, скажи же …

Индиец вдруг засмеялся. Это было типичное хихиканье сумасшедшего, которое могло привести меня в бешенство. Я схватил его за его тонкие руки.

— Прекрати смеяться, сейчас же прекрати! Скажи нам, что ты услышал!

— Сначала отпусти, Стюарт, — сказал он.

Я отпустил его. Все еще ухмыляясь, он объявил: «Мы мертвы. Они прочли наш некролог. Согласно их расчетам „Чарльз Дарвин“ упал на Луну».

— Он болтает чушь! — воскликнул Чи, — не верьте ему. Соня, уведи его, у него, кажется, снова приступ.

Чи сказал это только потому, что он знал, что его оптимизм потерял бы всякую правдивость, если бы болтовня больного оказалась правдой. Из динамика снова донеслись слова. Словно в экстазе, Паганини прислушался, dзатем прозвучала музыка.

— Отвратительно, — проворчал он, — очень плохо. Жаль, что я не передал первую часть моей симфонии, она была бы самой лучшей похоронной музыкой. Самой достойной, понимаете вы? Именно в первой части я проработал много переплетений с Землей…

— Хватит о твоей дерьмовой музыке! — крикнул Гиула. — Мы хотим знать, о чем шла речь.

— Расскажи, — попросила Соня.

— Я уже сказал, — заверил он. — Мы упали на Луну, нас там искали, но нас там не нашли. Теперь в нашу честь возводят обелиск. Мы вошли в историю. Братья, мы стали бессмертными, и нас убьют ударом камня — памятником. Если бы они сыграли музыку получше…

— Я не верю ни единому его слову, — сказал Чи, — и вы тоже не должны принимать его болтовню всерьез.