Герберт Циргибель - Иной мир

Гиула позже присоединился ко мне. Я хотел объяснить ему свои мысли, но его не интересовали ни идеалисты ни Альфа Центавра. У Гиулы была только одна мысль: Земля. Он вспоминал о тысяче бессмысленных вещей, которые уже давно вылетели у меня из головы. Так он, неожиданно начал рассказывать о каштанах.

— Ты не помнишь, Стюарт, — мечтательно сказал он, — в сентябре созревают каштаны. Зеленые колючие капсулы затем падают с деревьев и раскалываются. Ты разламываешь их, и из него вынимаешь коричневый, блестящий каштан. Когда я еще был маленьким, я всегда собирал их. Я хочу снова собирать каштаны — ты тоже, Стюарт?»

— Прекрати думать об этом, — сказал я. Но он продолжал говорить, пока я не сбежал в свою каюту.

Двадцать третье июня

Порой я пытаюсь порвать свои записи. Я постарался зафиксировать всю суть, но как передать эту безутешность? Мы сидим в саду или беспокойно шарахаемся по кораблю, и постоянно одна и та же картина. Мне знакомо каждое место, каждый шпангоут, каждая заклепка. Я могу понять Паганини — порой я тоже хочу разбить все вдребезги…

Мои часы на запястье показывают сейчас двадцать два часа по Гринвичу. Они якобы идут правильно, они приводятся в движение кусочком отшлифованного кварца. Кто знает, соответствует ли еще это еще истине, когда мы находимся здесь. А показания месяцев? Я убежден, они уже давно не верны. Согласно нашим ощущениям мы уже целую жизнь в пути. Чи держится за эти показания времени. Значит я буду продолжать заносить дни и месяцы по нашим бортовым часам.

После полудня ко мне пришел Чи. Он хотел посмотреть на мой дневник. Я отказал ему в этом. Он сказал: «Это не любопытство, Стюарт. Мне это нужно только потому, что твой дневник тоже будет катапультирован. Ты все написал?»

— Нет, — сказал я, — кто бы смог это?

Он кивнул.

— Если бы только они имели представление о такой проклятой жизни. Возможно, кое-кто поймет, что совсем не понял, что значит Земля. Я тоже написал кое-что. Я попытался разрешить интересную математическую пространственно-временную проблему. Сейчас это не так важно для нас. На следующей неделе мы катапультируем первый зонд с сообщением. Второй последует через десять дней, третий еще через последующие десять дней. Один из них должен приблизиться к Земле. Зонды будут содержать параметры и характер изменения нашей орбиты. Все готово. Последний зонд вместит в себя твой дневник.

— И ты действительно возлагаешь надежды на эти зонды, Чи?

— Да, Стюарт. Ты меня уже спрашивал однажды об этом. Только эта надежда позволяет мне жить. Я боюсь смерти, я не хочу себе такой гробницы, это все.

— На это мы не можем повлиять, Чи. Сколько наших надежд уже разбилось. Я ничего не имею против твоего плана, но я боюсь этих последних месяцев.

— Они пройдут.

Он вдруг взял меня за запястье и проницательно посмотрел на меня. В его глазах был фанатический огонек. Таким я его еще никогда не видел.

— Я верю, — прошептал он, — я верю. Я хочу верить в наше спасение. Они найдут нас, Стюарт, они найдут нас! Каждый день я тысячу раз шепчу одну эту фразу: они найдут нас. Я хочу обратно, я хочу обратно на Землю! Если бы у меня больше не было этой веры, я бы уже давно превратился в животное. И ты тоже должен верить в это, Стюарт, вы все должны в это верить!

Его лицо покраснело, как при лихорадке.

— Чи, что с тобой? — испуганно воскликнул я. — Ты заболел?

— Нет, нет, — пробормотал он, — я верю! Я верю что они нас найдут, я верю, что они нас найдут! Повторяй за мной, Стюарт: Я верю, что они нас найдут! Скажи это…

— Да, я верю в это, Чи, — растерянно сказал я, — конечно, они вернут нас назад…

Я страшно боялся того, что и он больше не был в ладах с головой.

Двадцать три часа сорок минут

Паганини снова заставил нас поволноваться. Теперь — в последний раз. Он пропал. В одиночку ли он снял свои оковы? Я подозреваю Соню, я думаю, она освободила его из жалости. Она все же ему что-то пообещала. Мы ее не спрашиваем, и она ничего не говорит.

Десять минут нам потребовалось для того, чтобы убедиться, что его больше не было на борту. Мы прижимались к иллюминатору; его не было видно. Мы обнаружили только пару листов — его работу. Он прихватил их с собой. Они призрачно тянулись за нами словно шлейф, все с большими интервалами. Как ему удалось незаметно выбраться, загадка для всех нас. Он должно быть наблюдал за нами несколько дней и после этого знал, когда мы спали. В любом случае он был в себе, когда забирался в шлюз. Он надел свой скафандр, открыл и снова закрыл шлюз согласно инструкции.