Николай Дашкиев - Торжество жизни

Степан взглянул на часы: половина второго, контрольный просмотр намечен на два часа — и спохватился:

— Друзья! Да ведь нам давно пора в институт! Там уже, пожалуй, нас ждут Кривцов и Петренко.

Коля подхватил:

— Да, да! Лена, побудь с Катей, мы сейчас же вернемся.

Умышленно медленно они дошли до поворота аллеи, а затем, переглянувшись, побежали.

Степан чувствовал, что ему нехватает воздуха, что у него останавливается сердце, но он бежал. Слишком долго ускользала из его рук чудесная жар-птица, слишком много неудач было на пути, — и теперь не верилось, что вот так, вдруг, с такой в сущности не очень большой затратой силы действительно создан антивирус. А если чтонибудь случилось? Степан даже не мог придумать, что именно могло случиться, но уже от одной мысли о неудаче его бросало то в жар, то в холод.

В институтском коридоре он обогнал Николая Карпова, подбежал к двери своей лаборатории, остановился на минутку, прислушался, затем с силой дернул за ручку. Дверь не открывалась. Степан забарабанил руками и ногами — никакого ответа.

Подбежал Николай. Вдвоем они схватили тяжелую скамью, стоявшую у стены, и ударили ею, как тараном. Замок сломался, и дверь медленно открылась. Степан отшатнулся: густой, удушающий запах хлороформа ударил в лицо. Между окном и термостатом, безжизненно разбросав руки, лежал Миша. Рядом с ним валялись осколки бутыли из-под хлороформа, которая обычно стояла на стеллаже.

Степан в два прыжка подскочил сначала к одному, затем к другому термостату — и схватился за голову: оба термометра показывали по восемьдесят градусов — реостаты были выключены до отказа. Он метался по комнате, не зная, что предпринять, потом обхватил тело Миши, вытащил его в коридор и впервые за много лет заплакал.

Коля стоял на пороге, стараясь понять, что же здесь произошло. Его внимание привлекло темное пятно у двери, ведущей в соседнюю комнату, — двери, которой никогда не пользовались. Не отдавая себе отчета, Николай бросился к пятну, опустился на колени. Густой запах хлороформа резко ударил в нос, заставил отшатнуться. Но Коля увидел: пятно начинается там, в соседней комнате. Он вмиг понял все и бросился к телефону.

— Скорая помощь? Срочно — Институт Микробиологии. Отравление хлороформом… Милиция? Дежурного!

Профессор Климов раздраженно захлопнул толстый журнал, в глянцевой обложке и отбросил его в угол. Дотянувшись до тумбочки, он открыл дверцу и вытащил черную лакированную коробку из японского папье-маше.

Табака не было — только на дне осталось несколько длинных янтарно-желтых волокон. Климов понюхал их, чувствуя, как сладко заныло во рту, и покачал головой: табак ему был строжайше запрещен. Достав трубку, он пососал мундштук, но и это не принесло облегчения.

— Ну, да все равно… чего уж тут — сказал профессор, осторожно сполз с кровати и, придерживаясь за мебель, пошел к письменному столу, где была припасена пачка папирос.

Когда впервые за много месяцев профессор закурил, у него так помутилось в глазах, что он вынужден был опуститься в кресло. Но головокружение быстро прошло, оставив звонкий шум в ушах и неожиданный подъем сил. Профессору даже показалось, что он в состоянии перейти комнату, ни на что не опираясь.

Да, он мог двигаться! Профессор медленно прошелся по комнате, поднял отброшенный «Британский медицинский вестник» и аккуратно расправил загнувшийся угол обложки. Подойдя к окну, он засмотрелся на улицу.

За окном играло солнце. В ярком небе облака плыли степенно и важно, неся свой драгоценный груз.

И профессор забыл о мрачных прогнозах исхода болезни, на восьмом десятке ему страстно захотелось еще долго-долго жить, работать, творить. Климову вдруг показалось, что и сердце-то самое сердце, которое не давало ему покоя последние годы, — начало биться по-юношески сильно, и мысли стали ясными и четкими. Он ощутил в себе волнение, которое всегда появлялось перед большим взлетом мысли, когда раскрывалось то, что казалось недостигаемым.

Надо было внести последние исправления в корректуру книги «Проблемы лечения рака»: работа Степана Рогова над вирусом Иванова изменила все положение вещей. Проблемы лечения рака уже не существовало, — следовало создать методику лечения. Книга даже после открытия Рогова не потеряет своей остроты: в ней по-новому ставится вопрос об интерференции вирусов, она должна стать сводкой достижений прошлого и наметить путь дальнейшей работы биологов. Правда, в ней нехватает последней главы, которая бы подытожила всю работу, но эту главу может написать только Степан Рогов. «Но почему он умолк? Вот уже месяц, как от Рогова нет никаких известий».