Сергей Казменко: Любите ли вы яблочный пирог

Так почему же я этого не сделал?

Наверное, что-то есть во мне такое, что не дало ступить на этот путь. Наверное, мне просто кажется, что я сумел бы работать, не работая, наверное, я просто к этому не способен. И еще, конечно, из-за майора. Одно его присутствие рядом не давало отступить от поставленной цели. Пожалуй, из всего здешнего начальства лишь он один вызывал по-прежнему уважение. Хотя бы тем, что сам не раз шел под пули преступников, обезоруживая потерявших человеческий облик бандитов, не прятался за чужими спинами и раз пять, наверное, был ранен. Последний раз столь серьезно, что его навсегда сняли с оперативной работы. Не очень-то побегаешь за преступниками с пулей, засевшей в позвоночнике.

"ДА", - ответил я. Интересно все-таки, откуда всплыл этот вопрос? Ведь вся информация обо мне перед началом этого теста была стерта из памяти машины, программа еще не успела толком расспросить меня, над чем именно я работаю - и уже, выходит, успела нащупать скрытую неприязнь к полковнику. До сих пор не переставало меня удивлять это точное попадание вопросов в цель, когда через несколько часов общения с очередным испытуемым программа начинала бить своими вопросами напрямик, разрушая психологическую защиту, которую любой человек пытался перед ней воздвигнуть. И уже не имело тогда значения, отвечал ли человек правдиво на поставленные вопросы, потому что она успевала изучить его психологию настолько глубоко, что заранее предвидела, когда он попытается соврать, и сама эта ложь лишь увеличивала степень знания программы об испытуемом. До сих пор этот переход от отвлеченных вопросов к вопросам по существу, к вопросам, взламывающим любую, самую прочную психологическую защиту, поражал и шокировал меня. До сих пор мне, одному из разработчиков этой программы, трудно бывает отрешиться от мысли, что вопросы задает не следователь, не человек, долго и внимательно изучавший мое личное дело, а всего лишь искусно запрограммированное электронное устройство, которому я сам без своего ведома успеваю рассказать за несколько часов о себе гораздо больше, чем способен осознать. Меня, создателя этой программы, это удивляет и шокирует - так каково же будет реальному испытуемому, реальному преступнику на реальном допросе?

"ВЫ ЛЮБИТЕ ЕЗДИТЬ ПО СЕВЕРНОМУ ШОССЕ?"

"НЕТ".

Конечно нет. Я терпеть не могу по нему ездить. Там всегда жуткое движение... И потом, после того случая с Минхом... Стоп! Неужели она и это уже нащупала? Неужели она знает, что тот случай с Минхом до сих пор не дает мне покоя? Даже теперь, после того, что случилось с Марком. Вернее, тем более теперь эта катастрофа, в которую попал Минх, кажется мне еще более странной - неужели программа уже знает об этом?

"ВЫ БОИТЕСЬ ПОПАСТЬ В АВАРИЮ НА СЕВЕРНОМ ШОССЕ?"

Ну конечно, случай с Минхом. Год назад я бы только радовался, получив такой результат. Полдня за дисплеем - и программа уже докопалась до таких подробностей. Но сегодня меня это совсем не обрадовало. Сегодня у меня мороз по коже прошел от этого вопроса. Сегодня мне стало просто страшно.

Минх погиб на Северном шоссе около полутора лет назад. Разбился. Ехал ночью в гололед на большой скорости. Машину занесло - и под встречный грузовик. В лепешку. И что его понесло туда? В такое время, с такой скоростью... Куда он спешил? Зачем? Минх, который всегда был образцовым водителем - как мог он попасть в такую аварию? Не понимаю. Не могу понять - если не предположить, что все подстроено. Но такие мысли появились у меня совсем недавно. И нет теперь Марка, чтобы обсудить их. И некому довериться.

"ДА", - ответил я. Я боюсь попасть в аварию. И, конечно, не только на Северном шоссе, как Минх. Где угодно. Последнее время я многого боюсь. Боюсь сорваться и наделать глупостей. Боюсь позабыть сделать что-то важное. Боюсь куда-то опоздать, что-то не успеть. Даже думать о некоторых вещах боюсь. Уж очень невеселые мысли возникают. О Минхе, например - ведь я боюсь даже вспоминать о нем. Так, будто и на мне лежит какая-то доля вины в его гибели. Но почему? В чем я-то могу быть виноват?

Минх был у нас руководителем группы психологов. Помню, как приятно было поначалу с ним работать. Он схватывал идеи с полуслова и тут же выдвигал свои, быстро понимал то, о чем говорили ему мы с Марком, и умел четко сформулировать свои требования к программе - любой программист скажет, что это очень редкое качество у тех, на кого приходится работать. Он увлекся идеей проекта не меньше нас с Марком. Может, даже и больше. В конце концов, для нас этот проект был лишь еще одним способом раскрыть возможности, которые предоставляют компьютеры человечеству. Лишь еще одним. Для него же, психолога, это был прорыв в совершенно новые области науки, прорыв, за которым неизбежно должны были последовать поразительные открытия. А то, что мы работали на Следственное Управление, поначалу не волновало ни нас с Марком, ни Минха. У Управления были средства для осуществления проекта и была цель - вполне понятная и благородная цель борьбы с преступностью. Наша программа резко повысит эффективность этой борьбы и даже переведет ее в более гуманное русло - это казалось нам вполне достаточным оправданием для всех возможных издержек. Без применения насилия, без какого-либо давления на подозреваемого, без унизительных допросов, очных ставок, следственных экспериментов, даже без регистрации не зависящих от человеческого сознания реакций организма, применяемой в детекторах лжи, на основе лишь предварительной информации о характере подозрений и ответов самого подозреваемого - ответов вполне конфиденциальных, если они не изобличали преступника - программа наша гарантировала раскрытие истины. Это сулило переворот в следственном деле, а значит, и переворот в деле борьбы с преступностью, и нам казалось, что работали мы на общее благо. До самого последнего времени я был в этом просто убежден. До самого последнего времени. А вот Минх...