Сергей Казменко: Послание

Я стоял, тяжело дыша, на вершине какого-то холма. Сердце безумно колотилось в груди, не хватало воздуха, и ноги дрожали от усталости и напряжения. А в руке - в руке моей была какая-то алюминиевая трубка, вся изогнутая и помятая, как будто ей долго-долго колотили по камням. Да так и было, наверное, ведь в своем безумии, передавшемся мне через века от безумного правителя Кьерра, я вырвал одну из стоек, что поддерживали тент у входа во дворец, и крушил ею все подряд на своем пути. Хорошо еще, что я пришел в себя раньше, чем мне встретился хоть кто-нибудь живой, а не тени из далекого прошлого. Но я, наверное, наделал шуму: оглядевшись, я увидел, как со стороны лагеря - отсюда до него было километра полтора, и он теперь был ярко освещен, как вечером, перед отбоем - в мою сторону едет с зажженными фарами джип. Собственно, только пляшущий свет его фар и был различим во тьме под холмом.

Я отбросил в сторону алюминиевую трубку и опустился на землю. Сил для того, чтобы стоять, у меня больше не было.

Я больше не входил во дворец. Не думаю, чтобы безумие Кьерра снова вселилось бы в меня - слишком велико было потрясение от первого раза, слишком сильно изменило оно мой взгляд на жизнь. Но я чувствовал, что и Вернел, и остальные очень беспокоятся за меня, и не хотел волновать их без нужды. И мне не нужно было возвращаться в тот зал, чтобы увидеть снова его - каменная резьба навеки застыла в моей памяти. Правитель Кьерр думал, что сумел скрыть навеки, потопив в крови, свое горе и свое унижение - но помимо своей воли собственными руками он сотворил каменные письмена, которые мое сознание сумело прочесть спустя многие столетия. Лишь потому, что и сам я был в состоянии, во многом сходным с тем, которое двигало его руками, когда он покрывал узорами стены своего зала. И сам я тоже способен был отправить в неведомое будущее столь же страшное послание - я вспомнил картину, которую писал накануне поездки к Вернелу. Мы с Кьерром оказались в чем-то очень близки, несмотря на все разделявшее нас время, несмотря на разницу в нашем воспитании, поведении, в нашем культурном окружении. Мы оказались близки в чем-то очень глубинном - и потому я смог прочитать его невольное послание. И потому кто-то еще сможет прочитать и мое послание, если я его не уничтожу собственными руками.

От одной мысли об этом мне становится не по себе. И не дает мне покоя страшный вопрос - почему зло, посеянное когда-то, оказывается столь сильным, что способно преодолеть столетия? Почему постижение и сотворение добра всегда требует усилий, а зло вырывается на свободу само по себе? И есть ли у нас надежда устоять против этого зла?