Кевин Уилсон - Туннель к центру Земли

Вы усаживаете его верхом на журнальный столик, не зная, что делать дальше. Вы улыбаетесь и корчите рожи. Младенец вежливо улыбается в ответ. Тогда вы жестами даете ему понять, чтобы чувствовал себя как дома, младенец снова улыбается, и вы понимаете, что контакт установлен. Только неплохо бы надеть брюки. Странно, что папаша даже не заметил, что вы стоите на пороге в одних трусах.

В клетчатой сумке лежат памперсы, молочная смесь, влажные салфетки и обед для малыша. Этот младенец не из тех, кто жует гороховое пюре или яблочный пирог. Ему подавай «Биг-Мак».

— Порежешь на кусочки, — успевает проинструктировать вас папаша.

Вы достаете из коробки один гамбургер — другой оставляете себе, — и младенец ручонками тянется к нему. Отрезав крошечный кусочек, вы протягиваете его гостю, который тут же разевает рот, обнажая все свои белоснежные зубки. Памятуя об их резвости и остроте, вы осторожно закидываете кусочек внутрь. Для младенца такая кормежка явно не в диковинку. Вы только успеваете нарезать кусочки и закидывать их ему в рот, где крошечные зубки со скрежетом перемалывают гамбургер до консистенции кашицы, гораздо более подходящей его возрасту. В конце вы вытираете влажной салфеткой соус с губ. Младенец довольно улыбается, вы улыбаетесь в ответ. Обед закончен, остается только наслаждаться обществом друг друга.

Из одеяла и подушки вы сооружаете для младенца постельку, но она кажется вам недостаточно прочной. Тогда вы берете его на руки и начинаете укачивать. Переварить гамбургер — это вам не шутка.

Младенец прижимается к вам, мягко пихает вас крохотной пяткой. Возможно, вы любите самого младенца, а не только его удивительные зубки? Вы вытягиваетесь на диване и засыпаете. Младенец у вас на руках тихо скрежещет челюстями во сне.

Стук в дверь, передача младенца с рук на руки. Папаша непривычно молчалив: ни спасибо, ни до свидания. Ему не хочется забирать ребенка. Вам не хочется его отдавать.

Он уходит. Ему есть о чем подумать: о мамаше младенца, законах природы, финансовых обязательствах, о собственной внешности. Все сводится к несовпадению желаний. Люди хотят разного, от этого все беды.

Итак, он уходит. В следующие месяцы случается много всего, взаимные обвинения, декларации любви и ненависти. Разумеется, все это весьма печально, но вас волнует только младенец: где он, чем занимается, улыбается ли так, как раньше.

Эта история начинает понемногу вас утомлять. Когда уходит чужая любовь, невольно задумываешься, что происходит с твоей жизнью. Но мысли о младенце мешают сосредоточиться.

В комнате младенец раскачивается в своем креслице, забытый на время родителями, которые яростно спорят на кухне, приглушив голоса. Приторно-сладкий кофе, намеки на внеклассные занятия, газета сворачивается и снова разворачивается, словно прикрытие от града вопросов.

А младенец засовывает в рот пятерню, острые коготки царапают десны. Ему скучно, покачивание креслица не дает уснуть, и младенец до крови грызет пальцы. Кровавые полумесяцы вокруг ногтей то растут, то идут на убыль.

Они вместе входят в комнату — чтобы вынести присутствие друг друга, им необходим буфер, хотя бы вот этот младенец — столбенеют и еле удерживаются от дружного вопля. Кончики пальцев младенца испачканы кровью, кровь на растянутых в улыбке губах.

Остальное неизбежно. Развод, путешествие в Вену. Зубастый младенец остается с мамашей, которая теперь редко выходит из дому. Папаша присылает мне открытку из Вены — здание оперного театра поражает красотой и гармонией. Вам начинает казаться, что пуститься во все тяжкие его заставила не рыжеволосая хормейстерша, а это великолепие. На обороте открытки лаконичная надпись: «Здесь замечательно».

Впрочем, вскоре удача отвернется от вашего приятеля. Хормейстерша бросит его сразу после возвращения в Штаты. Школа расторгнет контракт с мотивировкой «за недостойное поведение». Он начнет лысеть. Бывшая жена запретит видеться с сыном.

Однажды вечером он позвонит вам и попросит проведать их. Разумеется, он беспокоится за жену и ребенка, но гораздо больше его волнует, примут ли его обратно.

Вы звоните в дверь, здороваетесь, пьете кофе. Мамаша говорит, что ни в чем вас не винит. Это должно вас радовать, но вы почти не слушаете ее, потому что не сводите глаз с ребенка, восседающего на высоком стульчике. Он что-то жует — неужели резинку? Мамаша продолжает говорить, замолкает, потом целует вас в щеку. Пора уходить. Вы звоните папаше и докладываете, что ребенок жив и здоров.