Спейсер Кацай - Тарназариум Архимеда

Лена улыбнулась. Милый, милый Андрюша! Сначала ей было не удобно так называть этого сорокапятилетнего моложавого американца, но потом… Закружило, завертело. Теплый огонек участья оказался пламенем нового, неизведанного еще Леной, чувства. Она отогрелась, оттаяла и, главное, поверила в то, что счастье, все-таки, возможно на этой изнасилованной, изуродованной пытками, а потом расстрелянной, планете. "Странно, — подумала Лена, осторожно проведя ладонью по холодному лбу, лежащего на ее старой шубе, мужчины, — я теперь другой человек. Не Леночка Барсукова, не просто Елена, а Елена Николаевна Барбикен. Словно не фамилию сменила, а естество свое. И у нас будет сын. Маленький Андрюша. Нет, мы назовем его Владимиром. И не потому, что он должен владеть миром, а потому, что он будет жить — обязательно будет! — с ним в ладу". Она приложила руку к животу, но ничего не почувствовала, хотя знала: это случилось. "Нужно, все-таки, Андрею сказать. То-то обрадуется".

"Нужно сказать Элен, — думал в это время Эндрю, вскарабкиваясь на обледенелое крыльцо, — что раненного необходимо срочно перенести, по крайне мере, во флигель. Саша шепнул, что полностью верит Трясиле, — Господи, какая трудно выговариваемая фамилия! — но… Черт, я перестал верить людям. И это… Как там говорил Шаргей? Погано".

Он рывком распахнул двери, в два шага пересек маленькую веранду, чуть было не запутался в плотных шторах и встретился с глазами жены. Были они какие-то бесшабашные и перепуганные одновременно. Барбикен замялся:

— Ну, как он, Лена?

— Без сознания.

— Слушай, давай его во флигель перенесем.

— Холодно там.

— Лучше немного померзнуть, чем умереть окончательно.

— Андрюша…

— Давай перенесем. Я протоплю быстренько. Вдруг кто-то нагрянет: мы отобьемся, а вот ему…

В конце переулка довольно громко раздались невнятные крики.

— Вот видишь. Народу сегодня гуляет!.. — неуверенно улыбнулся Эндрю.

Крики сменились довольно громкими звуками выстрелов. Лена вздрогнула. Лицо Барбикена окаменело. Снова стукнула калитка. Топко гавкнул один раз и замолк. В двери, чуть не оборвав шторы, ввалился раскрасневшийся Шаргей.

— Синежупанники! — воскликнул он с порога. — Сюда идут. Кто-то видал, как я затягивал раненого в дом.

— А Трясило?

— Отстреливается. Совсем ошалел человек. То ли спьяну, то ли…

Барбикену хотелось верить, что "то ли". Но времени на изъявление чувств не оставалось. Он накинул портупею с болтающимся на ней маузером — подарком кронштадстких матросов — и сурово приказал:

— Лена! Одень раненного. Александр, на заднем дворе — конь Трясила. Подготовь. Берите Лену, Панаса этого и ждите меня там. Я сейчас.

— Андрей!… - кинулась было Елена к мужу, но была остановлена коротким жестким взглядом.

— Быстрей, френдс, — и Барбикен исчез за дверями.

Морозный воздух обжег разгоряченные легкие. Снег под ногой хрустнул, как переломанная кость. Эндрю осторожно выглянул за калитку. В конце переулка, на сугробе обочины, чернело продолговатое пятно. Вот оно шевельнулось и выстрел, навылет, пронзил пространство, скрипящее под ногами Барбикена. Или наоборот? Оно перемалывало его? Эндрю, пригибаясь и не ощущая холода рукоятки маузера, подбежал к Трясиле, залегшему у забора крайнего дома, и бухнулся рядом.

— Что там? — выдохнул почти беззвучно.

Дядька Василь повернул к нему пьяные — не поймешь от чего — глаза.

— Вот, чертовы дети, не хотят со мной по-хорошему! Я им говорю: нельзя компанию нарушать. Только самый разгар пошел. А они…

— Трясило, — раздалось из-за забора, — ты что, со всем очумел от горилки? Нам Панаса взять надо, а до тебя никакого дела нет.

— Как так нет? Заберете вы доброго человека, а с кем я чаркуваться стану?

— Да какой он тебе добрый, краснопузый этот? Или у тебя не только нос, а и все остальное перекрасилось? Так у нас другие цвета найдутся.

— Дурак ты, ваше благородие. Такого цвета, чтоб кровь людскую перекрасить, не выдумано еще.

— Вот сейчас ею и умоешься.

Из-за забора выскочило три фигуры с винтовками наперевес.

Трясило, вздохнув как-то резко и очень тяжело, завалил первого одним выстрелом. Второго достал Барбикен. Третий юркнул обратно в зазаборную темень.

Дядька Василь горько крутанул головой. Чуть шапка с нее не слетела.

— Не поняли. Не поняли, чертовы дети. Не можно пилу на полном ходу останавливать. Потом ее из дровиняки не вытащишь. Зубья, снова же… Не один полетит. — Он опять вздохнул и добавил: — Понял, нет, пан иностранец?