Спейсер Кацай - Тарназариум Архимеда

— Открой мне ее сейчас.

— Нет, это будет сюрприз. Это будет настоящий свадебный подарок, которого не получала ни одна принцесса на всем белом свете.

— Я не принцесса…

— Конечно. Ты — королева. Моя украинская королева. Странно, до российской революции я даже не догадывался о существовании такой страны. А теперь… Она стала мне родной. И, знаешь, мне почему-то очень больно за нее. Слушай, а почему ты полюбила такого древнего старца, как я?

Лена тихо засмеялась и ласково погладила Эндрю по лицу.

— Тоже мне старик! Это я еще девчонка. Одинокая-одинокая провинциальная девчонка, которая заблудилась в Киеве и на которую напали какие-то бандюги.

— Вы не имеете права так называть патруль пана гетмана Скоропадского, — деланно сурово произнес Эндрю и они оба рассмеялись.

— Если бы не некоторые дорогие мне вещи, я бы никогда не возвращалась в Гременец…

— Если бы не некоторые дорогие мне люди, я бы никогда поехал в это захолустье…

Поцелуй был длинным, очень длинным. Эндрю даже задохнулся.

— Слушай, а кто такой, все-таки, этот Саша? Из белых?

— Александр? Шаргей? Мы познакомились с ним в Полтаве, когда я училась в гимназии. Потом он поступил в питерский политех. Еще потом его призвали в армию. Окончил школу прапорщиков и воевал на Кавказе. Очень большая умница, этот Саша. Ты не ревнуй, но мы с ним немного встречались, еще в Полтаве. Он мне все про звезды рассказывал да про то, как на них летать можно. Представляешь?

Эндрю серьезно взглянул на жену.

— Представляю. А как он здесь оказался?

— Какие-то родственники у него тут. Да и прячется он после демобилизации.

— От кого?

— От всех, — Лена замялась. — У него корни еврейские. А Гременец, вообще-то, городок еврейский.

— Ну и что? — не понял Барбикен.

— Эх, ты, военный корреспондент, — Лена ласково взъерошила волосы Эндрю. — не знаешь ты реалий театра военных действий.

— Ты забыла сказать, — произнес Шаргей, появляясь внезапно из темноты низких дверей, — что в моем роду были также генералы иных кровей. И довольно, кстати, знаменитые генералы. Например, Шлиппенбах, участник Полтавской битвы. Помните, как у Пушкина? — и он, нарочито театральным голосом, продекламировал: — "Уходит Розен сквозь долины, сдается пылкий Шлиппенбах…" Извините, я не подслушивал. Просто вы громко разговаривали.

И Шаргей покраснел.

— Ничего. А стихи чудесные, — совершенно искренне заметил Барбикен. — Но, друг мой, на какой стороне вы воюете сейчас, через двести лет после знаменитого шведского похода?

Александр настороженно посмотрел на Эндрю и перевел взгляд на Елену. Помолчал, а потом тихо ответил:

— На стороне разумных людей. Независимо от их политических взглядов. Есть, знаете ли, такая третья сила.

— К сожалению, такой силы нет, — возразил Барбикен. — Все разумное исчезает в вымороженные времена смут и потрясений. До следующей оттепели.

— Не исчезает. А сохраняет под снегом свои корни. Или, если хотите высоким штилем, корни человека. И человечества.

— Да вы — поэт, — иронично воскликнул Эндрю. — Насчет корней, вы верно заметили. Сидели как-то в глубине бывшей Российской империи американец с англосаксонскими корнями, русская — с украинскими, украинец — с еврейскими, и рассуждали о… Какие корни, интересно, у господина Трясила?

— Татарские, наверно, — хмуро пожал плечами Шаргей. — Тут все перемешано. Но я не за те же корни…

— И я не за те. Ваши корни имеют свойство отмирать. Человек, если брать вообще — лишь одна из страниц черновика эволюции разума. Ведь вы же не можете представить себе книгу, состоящую из одной страницы?

Барбикен протянул руку, взял с этажерки зачитанный томик на английском языке. Мельком взглянул на книжицу, сунутую ему Ником Хастоном еще в Нью-Йорке, как средство от скуки, и продолжил:

— Вот, скажем, господин Берроуз, использовав сомнительную литературную форму, придумал замечательного персонажа — некоего Тарзана, человека, воспитанного обезьянами. А что в нем осталось человеческого, если убрать любимые читателями сантименты?

— Твой пример неудачен, Андрюша, — включилась в разговор Елена. — Тарзан тем и привлекателен, что он остался человеком даже в зверином окружении.

Барбикен слегка поморщился.

— Да я не о том. Давайте подойдем к проблеме с другой стороны. Скажите, друзья мои, чем обезьяны, воспитавшие Тарзана, хуже хомо сапиенса под названием "лорд Грейсток"?

— Н-ну, — неуверенно протянул Шаргей, — у первых, все-таки, больше инстинктов, а не чувств или разума. Они — ситуативны. Действуют только по мере накопления событий и не могут прогнозировать их развитие.