Владимир Колин: Последнее перевоплощение Тристана Старого

Кстати, третье свидетельство, которым мы располагаем (содержащееся в отчете, составленном Жаном ле Нуар по случаю допроса Матье Машэ) в этом смысле весьма убедительно. По поручению мнительной Катерины названный Машэ произвел в помещениях замка "некоторые реставрационные работы". Эвфемизм скрывал просто-напросто искусно проложенные в стенах каналы, позволявшие старой королеве подслушивать - а иногда и подглядывать - то, что происходило в "некоторых помещениях". Несмотря на все свое суеверие, Катерина довольно недоверчиво отнеслась к сообщению об исчезновении алхимика. Первым ее предположением было, что Машэне ограничился тем, что ему было поручено, и произвел "некоторые реставрационные работы" также и для других, и в первую очередь - для королевского алхимика. Однако, подвергнутый пыткам, несчастный архитектор умер, так и не выдав тайны двери, через которую исчез Тристан Старый. Ясно, что такого канала просто не существовало, иначе Машэ, отец четверых детей, не задумываясь сказал бы о нем, чтобы спасти себе жизнь. Таково было заключение палача, подтвержденное и присутствовавшим в камере пыток знаменитым Козимо Руджиери, астрономом и доверенным лицом Катерины, старым врагом Тристана, весьма заинтересованным в том, чтобы свести его таинственное исчезновение к искусному обману.

В конце концов вся эта масса доказательств заставила меня убедиться в том, что Сюрси и его люди в самом деле были в келье алхимика, что они видели его и присутствовали при его необъяснимом исчезновении, "испарении", если воспользоваться выражением летописца. Напрашивалось одно-единственное объяснение, и на какое-то время я и в самом деле ему поверил: гипноз. Тристан Старый, в чьей силе внушения я не сомневался (в его биографии несколько раз упоминается о том доверии, которое он с первого взгляда пробуждал во владыках своего времени), просто-напросто внушил то, что хотел, людям, пришедшим по приказу короля, чтобы вынудить его произвести наконец столь давно обещанное и каждый раз откладываемое превращение. Не сходя с места, изобретательный шарлатан создал иллюзию своего исчезновения, чтобы де Сюрси и наемники могли поклясться, что видели своими глазами, как он исчез "вдруг и насовсем". После чего просто-напросто удрал из дворца, топографию которого изучил до мельчайших подробностей.

Повторяю: какое-то время я верил, что мне удалось найти правдоподобное объяснение. Но оно явно компрометировало моего героя, и я испытывал нечто вроде стыда, какое-то наивное разочарование, думая о том, что такой пошлый обман целых четыре века заставлял ученых проливать реки чернил... Я поехал к морю.

Растянувшись на горячем песке, я старался не думать о Тристане Старом. Отделаться от воспоминаний о нем. Сделать так, чтобы он затерялся в голубой безбрежности неба. Я делал немалые усилия, стараясь убедить себя, что не стоит терять на него времени, ведь молодость проходит, и мне остается не так уж много времени для того, чтобы предаваться ее последним радостям. Но Старый забирался вместе со мной в рыбачью лодку, выходил, задумчивый и суровый, из вод Средиземного моря. И сомнения мучили меня с новой силой. Все, что я знал об алхимии и о Тристане Старом, так мало соответствовало сомнительному финалу сыгранного им водевиля... Ведь я считал его аскетом. Мог ли я в таком случае поверить, что он с самого начала решил просто-напросто надуть порочного короля, с ловкостью ярмарочного фокусника обойдя опасности, связанные с наступлением рокового срока? Но во имя чего? Свидетельства современников показывали, что он не скопил никаких богатств, что все свое время он отдавал изнурительным опытам, ел меньше чем монах, и годами расхаживал по залам богатейшего дворца мира в одном и том же кафтане, разъеденном кислотами и опаленном огнем, - постоянный предлог для насмешек Руджиери, чья одежда не уступала в элегантности роскошным нарядам придворных.

На первой странице рукописи, тщательно переписанной Нестором Несцио, старый алхимик фигурирует на прекрасной миниатюре. Строгий и полный достоинства, он кажется одним из святых Феофана Грека.

"Чудес не бывает", - говорил я себе, следя за белым пятном паруса, раскачивающимся между небом и морем.

"Но этот человек не был мошенником..." Я перестал противиться, первым же поездом вернулся в Париж и, как только вошел в библиотеку старик взглянул на меня с моего письменного стола: я сфотографировал его портрет и держал его там, чтобы он все время был у меня перед глазами... В нерешительности я снова взялся за его записки, которые сохранил для нас все тот же верный Нестор.