Томаш Колодзейчак - Когда прольется кровь

Птицы избрали.

Служители убрали чашу, в которой уже не было ни ложки воды. Посреди площади остались желтые - хемит и гвардеец, в углах центрального квадрата встали судьи.

- Акохород маль, а Хеми, аллане Торнвард. - Пастух приветствовал гвардейца на своем языке, а один из судей крикнул:

- Торнвард, сын Торнварда, джаун! Пастух!

- Приветствую тебя, я борюсь не для того, чтобы тебя убить. Я - Твау.

- Твау, сын Стройной! Гвардеец!

Бан поднял руку.

Они ринулись в бой, словно бешеные псы. Сразу, не раздумывая, не выжидая. Они насмотрелись друг на друга уже во время предварительных боев и теперь оба решили уложить противника с ходу.

Публика засвистела. Бой нравился.

Люди не любили ни гвардейцев, ни хемитов. Здесь, в Даборе, неприязнь к пастуху, возможно, была немного поменьше, чем на границе Лесистых Гор, но ведь и до столицы доходили вести о кровавых набегах кочевых орд на села, лежащие вдоль Реки Собак. В обычное время хемита убили бы сразу же, как только он пересек пограничную реку. Однако воины Горнау-Хеми, пожелавшие сразиться в турнире, всегда приносили богатые дары, и Пенге Афра вручал им флажки мира. Люди не любили хемитов, однако все держали сторону пастуха. Но хемит не оправдал их надежд. Шершень концом карогги попал ему в висок и повалил на землю. Судьи крикнули и подняли кверху руки. Гвардеец сдержал падающую для следующего удара палицу.

Во втором бое единственная среди Шершней воительница билась со своим земляком. Они провели красивый бой, а люди с любопытством наблюдали за женщиной, обращающейся с кароггой лучше многих мужчин.

Женщиной.

Женщиной, победившей мужчину.

Гул затих, когда на плац вышли последний из гвардейцев и первый из даборцев.

- Я бьюсь не для того, чтобы убить тебя, я Оль-мон.

- Оль-мон, сын То-мона. Купец. Вольный!

- Я бьюсь не для того, чтобы убить тебя, я Грот.

- Грот, сын Шестипалой, десятник. Гвардеец!

Бан поднял руку. Они стали друг против друга, окидывая один другого взглядами.

И ждали ошибки противника.

Ошибку совершил гвардеец. Редко схватка заканчивалась, едва начавшись. Зрители этого не любят, зрители предпочитают дольше наслаждаться боем. Но такие мастера, как Дорон, с огромным удовольствием наблюдают за короткими поединками - когда в одном ударе сосредоточивается вся сила, в прыжке внутреннее напряжение, в громком крике - злоба.

Гвардеец кинулся вперед, намереваясь проскользнуть под опускающейся палкой Оль-мона и толкнуть его в бок концом карогги. Но Оль-мон отклонился. Потом ударил. Грот охнул и повалился на землю. Судьи подняли руки.

Толпа неистовствовала. Люди повскакивали с мест, визг женщин смешивался с писком детей, с улюлюканьем мужчин. Пришелец из Гнезда был повержен.

Редко выпадают минуты такой радости. За дни труда, за пригнутые к земле шеи, за руки, почти приросшие к рукояткам сохи, за спины, посеченные дубинками надзирателей. Сейчас об этом не помнили. Совершенно бесправные слуги, приведенные на турнир своими хозяевами. Крестьяне, вольные, хоть и тяжко трудящиеся, чтобы отработать дань бану и Городу Ос. Купцы, выплачивающие огромные налоги, ремесленники, работающие на нужды двора. Все они ненавидели Гнездо и Шершней. Не выносили наемников бана, отбирающих у них хлеб, мед и шкурки, занимающих самые лучшие поля, алчных и жестоких. Бана боялись, бана почитали, бана любили. Бан был где-то далеко, над ними, выше всего этого. Выше их нужды и голода, страданий и смерти. Сейчас они могли проклинать гвардейцев, которых боялись, наместников, перед которыми дрожали, наемников, которые всегда наполняли их души тревогой. Сейчас они могли кричать!

Они радовались тому, что один из них: вот он - сын кумы, деверь, знакомый с соседней улицы, тот, о котором последнее время болтали в трактире или которого видели иногда на Старом Торге, тот самый парень, который когда-то в полотняных штанах гонял по улице Речной, именно он сегодня обработал шкуру воину Гнезда, нечеловеческому человеку, с детских лет выращиваемому для борьбы.

Их радость еще продолжалась, когда Ольгомар, рыбак, расправился с Го-мемом. И продолжалась, когда два гвардейца сошлись в следующем раунде и долго водили один другого по площади, и, наконец, один разбил другому голову, да так, что понадобились знахари.

А потом радость обратилась в удивление, когда первый же удар Ольгомара выбил у Оль-мона кароггу из руки, а следующий повалил его на землю.

И в тот же миг Оль-мон перестал быть любимцем толпы. Ведь величайшим героем толпы всегда был и будет тот, кто победил предыдущего героя.