Полина Копылова - Преданные и предатели (Летописи святых земель - 2, окончание)

- Ты не беременна, дочка. - Она не встала с колен, она говорила снизу, словно это могло притупить ее жестокие слова. - Ты бесплодна. Поэтому и не носишь крови. И не знаю, будешь ли когда-нибудь.

- Как? - спросила гостья внезапно охрипшим голосом и, безотчетно протянув руку к виску, сняла маску. Колдунья со сдавленным вскриком пошатнулась, узнав ее.

- Ах! Дочка! Лучше б я этих слов тебе не говорила! Они наведут на кого-то беду! - воскликнула она.

- Да, лучше бы ты этих слов не говорила... - Беатрикс задумчиво глядела на нее сверху вниз; опущенное в тень лицо казалось равнодушным. - Но не на тебя они наведут беду, женщина. Так я бесплодна, ты говоришь?

Она неспешно, словно внове, рассматривала свое тело, потом качнула ведрами.

- Бесплодна... Ну, можно жить и так. - У ног ее блестело сброшенное платье. Она натянула его на себя так же ловко, как сняла, и легким шагом пошла к двери.

Сев в носилки, оба молчали.

- Что же, у меня больше вообще не может быть детей? - Она вертела в руке маску, свет проплывал по ее открытому лицу.

Ниссагль не отвечал, вслушиваясь в волны криков с Огайли. Бега там еще не закончились. Потом жестко сказал:

- Стало быть, не можешь.

- Еще поглядим, что медики скажут.

- То же самое. - Он говорил раздраженно, с силой нажимая на каждое слово. - Это Аргаред сделал тебя бесплодной. Навсегда. - Он смотрел ей прямо в лицо, злобно, словно хотел довести до слез. Но его слова не вызывали боли, только жалость - и не к себе. К этому вот, маленькому. Это у него никогда больше не будет детей. Это его она не любит. Это он ростом ей по плечо. Она протянула руку и задернула занавески.

- Зачем? - спросил было он, но понял прежде, чем она ответила.

На следующий день, прислонившись к дверному косяку в обитой дубом приемной и не трудясь застегнуть на груди утреннее одеяние из темного шелка, она глядела, как медицинский консилиум, не смея морщиться, по очереди пробует на язык ее мочу из плоской хрустальной чаши. Подумалось, что от отвращения они, вероятно, не могут ощутить вкуса. И еще - что у бесплодной моча должна быть пресной, как вода. Она тихонько засмеялась, облизнув губы. Осознавать себя физически пустой доставляло ей непонятное, хотя и с привкусом горечи, удовольствие. "Ты ущербное существо", - сказал ей Эринто. Теперь она такова в полной мере.

Доктора неспешно шептались. Слышались смутно знакомые ей по книгам термины врачебного искусства. Многие почтенные доктора медицины уже успели украдкой освежиться ароматическими пастилками. Она продолжала посмеиваться. Потом перестала, вспомнив, что было вчера с Гиршем, когда она задернула занавеси на носилках. Если бы разрыдался, еще ничего. А он упал на подушки ничком и всю дорогу до Цитадели ни слова, как умер. И дотронуться страшно.

В уме ее сам по себе стал складываться некий вердикт. Чеканно, строчка за строчкой. И было редким наслаждением сочинять его самой, плотно пригоняя слово к слову. Сочинив вердикт до конца, она ушла в круглый раззолоченный кабинет и села записывать, сладостно вычерчивая крупные наклонные буквы, оттененные ровными утолщениями от нажима на перо.

Тем временем врачи, солидно и горестно покачивая головами, пришли к выводу о печальном и необратимом изменении в ее естестве.

Глава десятая

НА ЗОВ

"Именем ее королевского величества объявляется, что по истечении седмицы... - Колокольная площадь, что перед большим собором, казалось, вся гудела от ликующего голоса герольда. Небо было синим, повсюду пестрели яркие одежды - лето, по обычаю, было временем обнов. - ...по истечении седмицы в своих владениях будут преданы казни недостойные и презренные Лээлин и Элас, урожденные Аргаред, за то, что запятнали себя ужасающими преступлениями против ее величества. Во искупление оных преступлений будут они сожжены на медленном огне в виду замка Аргаред. а соумышленники их повешены на плотах и также на деревьях леса Аргаред. Сам же лес будет предан огню, равно как и замок, дабы земля не носила следов этого мерзостного рода".

Родери, Раин кисло улыбался одной стороной рта, стоя у раскрытого окна в своем доме. Окно как раз выходило на Колокольную площадь.

Дела Раина при дворе шли неважно. Королева окончательно предпочла всем Ниссагля, нигде без него не появлялась и была с ним на людях прямо-таки до неприличия нежна. Это уже не бесило, как прежде, лишь усиливало ненависть, которая копилась неумолимо и должна была когда-нибудь выплеснуться. Вероятно, именно ненависть внушила Родери престранную мысль, которая целиком сейчас им владела.