Василий Щепетнёв - Тот, кто не спит

Петров заморгал, сгоняя неиссякающие слезы. Тем, в противогазах, видно куда хуже, но идут…

Он стоял в кустарнике, у посадки, листья, касаясь кожи, стрекали крапивой.

Нечего на листья пенять.

За колонной вольно, свободно двигалась группка, человек десять. Отсюда видно — крепкие, ветер не свалит. Правление. Выпадала одна учительница: сухонькая, прямая, она держалась в сторонке, не сливаясь с руководящей массой, и все тянулась к колонне, замыкали которую ее воспитанники, мал мала меньше.

Белая ворона. Летучая мышь.

У входа в убежище колонна остановилась — раз, два! — и четко, сноровисто, перестраиваясь в цепочку по одному, заструились внутрь серые фигурки, уходя под землю.

Закрылась дверь за последним — железо лязгнуло о железо. Кучкующееся правление заторопилось дальше. Второй бункер. Ай, ай, как можно было не заметить? Ночь, темно, страшно — отговорки для новичков. Пораскинув мозгами, любой поймет, что негоже отсиживаться вместе руководителям и руководимым. Да и поглубже убежище правления, наверное, поуютнее.

Учительница рассталась с группой у самого входа. Двое протянули ей руки, но та покачала головой — протестующе, и в то же время властно. Трогательно — возвращение педагога к ученикам за миг до начала атомной бомбардировки.

И, небесным слоником, у горизонта вынырнул пузатый вертолет в лишайных пятнах камуфляжа.

Нина Ивановна, не добежав до убежища, упала, прикрыв голову руками, а ветер бесстыже пытался задрать неширокую, защитного цвета юбку.

Наши летят, наши.

Деревья закачались, сорванные листья воробьями порхнули прочь — вертолет опускался у края поля и воздух, гонимый винтом, поднимал пыль и сор.

Земля дрогнула прежде, чем вертолет коснулся поверхности. Беззвучно, неслышно за рокотом мотора, просела она широкой округлой каверной. Наступил-таки слоник одной ножкой аккурат на правленческий бункер.

Простите. Недошпионил.

Попрыгали, покатились и стали кольцом вокруг борта семеро из одного стручка. Не семеро, тридцать, бравый полевой отряд Ночной Стражи.

Петров выбрался из кустов и, стараясь не смотреть на усеянные пузырями руки, побрел к вертолету. Запоздало, но оттого особенно зло отозвалось ушибленное бедро, но он не позволил щадиться, хромать. Позже, когда будет теплая ванна, постелька, телевизор, набитый умными, уверенными людьми, не грех и расслабиться, надеть шлепанцы и сесть в кресло у шахматного столика, на котором стоит — дожидается позиция партии с Ковалевым, открытое первенство России по переписке. Лучше всего двинуть пешечку на а четыре.

Майор выбежал навстречу:

— Виктор Платонович, вы… — и осекся.

— Хорош, правда, — тот усмехнулся, и пузырек в углу рта лопнул, пустив кровавую дорожку по подбородку. — Посылайте отряд к большому убежищу, люди там, внизу.

— Люди?

— Все население «Делянки». Почти все.

С тихим шорохом обваливались края каверны, едкий дым слабо курился в наступившем штиле.

Параллельная цепь. Правленцы думали, что включают вентиляцию, а на деле — самоликвидировались. Должны были рвануть оба убежища, но в большом бункере ночью шпион потрудился. Шелудивый хвастун.

— Семененко! — позвал майор, но доктор и сам спешил, серебристый чемоданчик в его руке сулил облегчение и благость.

— Сейчас, сейчас, Виктор Платонович, — крышка щелкнула, откинулась, врач замер над открывшимся богатством.

— Что это там горит? — майор кивнул вдаль. — Летели, видели.

— Вещественные доказательства. Автоцистерна с люизитом. Думаю, для страховки хотели закачать в убежище, если что не сработает.

Солдаты выбили дверь бункера и нырнули вниз. Разберутся.

— Сначала глаза, — врач закапал из флакона с пипеткой-насадкой. — Пусть как следует промоет.

Петров дернул головой. Жжение только усилилось.

— Все, все, Виктор Платонович, больше не буду, — пена из другого баллончика облепила руки, лицо, врач водил у шеи. Кондитером ему работать, торты к юбилеям украшать.

Петров расставил руки в стороны, глядя, как падают наземь ошметки медовой пены.

— Смените одежду, — скомандовал врач.

— Она защитная, пропитанная от газа, — но сменил. Долго ли умеючи? Пять минут с помощью врача, включая белье.

Люди поднимались на поверхность и, ослепленные солнцем, сбивались в беспомощную толпу, рыхлую, аморфную. Дети ожили быстрее других, настороженно-любопытно поглядывали на странно не злых солдат.

— Сейчас мы для них — захватчики, чужаки, — вернувшийся майор озабоченно смотрел на часы. — К полудню автоколонна подоспеет. А пока — накормим людей. Желудок, он лучше всего убеждает, кто друг, а кто враг.