Алексей Корепанов: Грустная Снегурочка

...Вероятно, я умудрился упасть с ведра и порезать левую ладонь о конек. Точно не помню. Точно я помню другое: белая шубка Аозы внезапно пропала в сумерках в начале пустыря. Просто пропала, исчезла. Я покрутил головой и обнаружил, что Аоза уже подходит к тополям у самой нашей девятиэтажки. Вот тогда-то я и упал.

Не помню, как я пришел домой, помню только, что ладонь болела и я

не очень сопротивлялся, когда мама, охая, обильно полила ее йодом. И, кажется, буркнул, что проиграли "бэшникам". Вот и все.

Нет, то есть, не все! Придурком я себя не считал и верил глазам своим. Чему же еще верить, в конце концов, если не глазам? Я лежал на своем диване, сонно тикал будильник, на кухне капала вода из крана, гудел самолет над нашей девятиэтажкой, я лежал и прокручивал кадры из фантастической киноленты. Вот стоит в начале пустыря Аоза с портфелем, в шубке и пушистой белой шапке - а вот уже не стоит. И вот сразу она уже у дома. А я медленно падаю в своем несчастном сарае с перевернутого ведра и натыкаюсь ладонью на конек. Сам точил в школьной мастерской. Острый получился конек, с таким коньком всех "бэшников" нужно делать под ноль.

Я все отчетливей понимал - хотя отчетливей уже было некуда, - что не задремал в том сарае. Нет, я видел не сон. Не сон, а телепортацию. Фантастику я читал не первый год, поэтому сразу уразумел, что к чему. Я наблюдал элементарную телепортацию, то есть мгновенный перенос физического тела из одной точки пространства в другую. Вот так. Аоза Иванова - и телепортация...

На следующий день ладонь здорово болела, но я все равно пошел в школу. Очень хотелось посмотреть на Аозу.

Ну что ж, и посмотрел. Сидела себе как ни в чем не бывало, слушала да записывала, да смотрела иногда в окно.

"Двойка" по физике и замечание за рассеянность от Татьяны

Дмитриевны - это все мелочи, не стоит вспоминать. Будешь тут рассеянным... А на перемене спросил у Володьки Большакова, реальна ли в наше, а не фантастическое время, телепортация. Спросил, хотя и сам отлично знал, что нереальна. Володька пощипал нижнюю губу, надулся как аэростат и изрек, что нужно отделять фантазии от действительности. Мол, то, что реально в фантазиях, как правило, нереально в повседневной жизни. И это, мол, надо понимать, чтобы, значит, не отрываться. Вот и все, что изрек друг мой, Володька

Большаков. Конечно, ему все это было легко изрекать, потому что он не видел телепортацию в действии. Здесь, а не на далекой выдуманной планете. Здесь. На земном-преземном пустыре рядом со школой.

Вечером я не пошел играть в хоккей и занял наблюдательный пост

на том же самом перевернутом ведре. И клюшка моя там же валялась;

забыл я ее, оказывается, в сарае.

И почему я раньше не следил за Аозой?

Я сидел на ведре и опять смотрел на звездное небо и на пустырь.

А звезды прямо-таки впивались лучами в грязноватый снег. Звезды висели совсем низко, так что можно было дотронуться и сразу отдернуть руку, чтобы не обжечься, или сорвать с неба и пустить вместо шайбы по льду, и залепить в ворота "шестибэшников".

А еще много у нас вокруг дома развелось кошек. Зимуют себе в подъездах и подвалах, и по утрам дружно орут, требуя внимания, и по вечерам тоже. Это я не зря о кошках. Выскочила вдруг откуда ни возьмись такая на пустырь, когда Аоза пошла по тропинке, а я затаился в своем сарае. Аоза опять возвращалась поздно, у меня к тому времени уже и ноги замерзли, и передумал я все что мог, и предположил кое-что.

Это была даже не кошка, а просто котенок. Он бесстрашно подбежал

к Аозе с явным намерением потереться о ее сапожки, но вдруг отпрыгнул,

ну точно как мяч, умчался метров на десять от тропинки в снег и

остановился. Аоза, разумеется, бросила портфель и потопала за ним. Котенок

в руки не давался, делал короткие перебежки с остановками, словно

дразнил. Истоптали они так с Аозой весь снег, а потом котенок удрал

куда-то за тополя и Аоза осталась посреди пустыря, а портфель ее стоял

на тропинке.

За портфелем ей, наверное, не очень хотелось возвращаться - и она за ним и не пошла. Просто повернулась к нему - и портфель сам собой поднялся над тропинкой, пролетел через пустырь, как шайба после броска Фетисова, и очутился у нее в руках. И она спокойненько пошла домой.

На этот раз я сидел прочно, не падал и на коньки не натыкался.

Но сидел еще долго, очень долго, даже забыл, что замерз. Думал.

Ну, я постараюсь без особых рассуждений, не люблю я долго рассуждать. Все равно что в хоккее: начнешь раздумывать - вмиг шайбу отберут, да еще и в борт впечатают. Уж лучше сразу перейду к делу, чтобы все до конца стало ясно. Я ведь не зря начал с грустной Снегурочки. Эту Снегурочку кто-то подарил папе, когда меня еще и на свете не было, а я уже потом ее у папы позаимствовал. Где-то я читал, что раньше делали такие парусники в бутылках. Проталкивали их сквозь горлышко в сложенном состоянии, а потом дергали за нитку - и кораблик расправлял все свои паруса, так что приходилось только голову ломать: как же это он такой большой пролез в такое маленькое отверстие? Ну вот, Снегурочка была наподобие этих парусников. Тоже в небольшой бутылке, словно замурованная в толще льда, в белой шубке, белой шапке и розовых варежках. И грустная. Очень похожая на Аозу.