Алексей Корепанов - На чужом поле

Минут через десять я все-таки решил выяснить, куда делась моя верхняя одежда и что же находится рядом. Насчет футболки и джинсов я кое-что предположил. Скажем, стало мне плохо в той лесопосадке и люди в белых халатах препроводили меня в больницу, лишив, естественно, верхней одежды. Для того, чтобы узнать, что находится рядом, нужно было повернуть голову. Я повернул голову и обнаружил просторную комнату с белыми стенами, без окон и с одной овальной дверью. Света было вполне достаточно для того, чтобы рассмотреть десяток кроватей, на которых под зелеными одеялами спали люди. Ближайший ко мне светловолосый мужчина средних лет громко сопел, приоткрыв рот и подложив ладонь под щеку.

Все это смахивало на больничную палату, только подушки на кроватях были треугольными и непривычного зеленого цвета, да и кровати представляли собой низкие лежаки без задней и передней спинки, что вступало в противоречие с моими воспоминаниями о кроватях больничных палат. А я ведь совсем недавно был в нашей первой городской больнице, навещал вместе с ребятами Виталика Короткова, угодившего туда с аппендицитом.

Тем не менее, я находился именно в больничной палате. Осознание этого факта заставило меня еще раз мысленно пройтись по основным вехам своей биографии и постараться тщательно вспомнить подробности вечера двадцать четвертого июля. Все вспоминалось без труда, хотя, как я прекрасно понимал, впечатления эти могли быть только чисто субъективными. Я еще раз продумал четыре предыдущие ситуации, отметил их схематизм и определил, что они похожи на наспех сработанные декорации. Затем тщательно ощупал зеленое одеяло, зеленую треугольную подушку, потрогал синий халат, лежавший под подушкой и даже осторожно постучал по голубому полу, покрытому каким-то мягким материалом. Пол был как пол. Чувствовал я себя абсолютно нормально, поэтому отбросил одеяло и сел, намереваясь предпринять какие-то дальнейшие действия.

Думаю, понять меня несложно. Судите сами: человек восьмидесятых годов двадцатого века не привык, вернее, не умеет долго сомневаться в чем-либо только на том основании, что этого просто не может быть. Слишком многое из того, чего не может быть, все-таки свершилось. Перечень примеров общеизвестен, тем не менее, приведу кое-что в силу учительской привычки убеждать.

Атомная бомба. Полет в космос. Пересадка сердца. Телевизионная передача с поверхности Луны. Экспедиция к комете Галлея. Проект "Фобос". Робот, бродящий по палубам затонувшего "Титаника". Трагедия Чернобыля. Думаю, хватит. Современный человек более гибок и гораздо лучше может приспособиться к перемене обстановки, чем подданный "короля-солнца" или, скажем, сосед Иммануила Канта. Современный человек сохраняет способность действовать даже несмотря на кажущуюся абсурдность происходящего. Он вырос в мире, где придуманы синхрофазотроны и компьютеры, где запущены к звездам космические аппараты, несущие записи музыки Моцарта и Бетховена, где разработаны рентгеновские лазеры с ядерной накачкой, поднят на щит антропный принцип и выдвинута теория космических нитей. Современный человек - это и я. Это любой из вас. Из нас. Современный человек настолько подготовлен к встрече с необычным, неизведанным, выходящим за рамки обыденных представлений, что только шире распахнет окно, когда над его кухней пойдет на посадку летающая тарелка, и утомит инопланетян расспросами о том, как там у них и где же они были раньше.

В любом кажущемся абсурде нужно искать смысл - вот кредо современного человека. Наше с вами кредо. И если стул в нашей комнате вдруг заговорит с нами на чистом английском языке, сетуя на свои, стуловы, проблемы, мы не побежим к врачу или в церковь, и не постараемся избавиться от такого стула, а начнем выяснять, почему стул, сработанный на Тамбовской мебельной фабрике, изъясняется именно по-английски, почему у него, стула, такие проблемы возникли и как ему, стулу, помочь.

В любом абсурде есть смысл, только нужно этот смысл отыскать.

Поэтому я и сел на кровати, отбросив одеяло. Я был готов действовать.

Сбоку, вдоль стены, тянулись зеленые шкафы и я довольно быстро отыскал в них свои джинсы и футболку, висевшие на крючке в ворохе других одежд. Кроссовки обнаружились под кроватью. Я оделся, аккуратно застелил постель и медленно пошел вдоль кроватей, всматриваясь в лица спящих мужчин. Кроватей было не десять, а тринадцать, считая мою, и почти на всех кроватях спали молодые и пожилые блондины, исключительно блондины, как и я. И один был просто лысым. Факт пребывания в палате блондинов сам по себе, конечно, еще ни о чем не говорил, но я принял его к сведению и заложил в накопитель информации, приступивший к работе в одном из подразделений моего мозга.