Вячеслав Куприянов: Башмак Эмпедокла

В древности это вулканическое образование называлось Стронгили, что значит «круг», а древние славянские поселения в немецкой ныне северной Европе назывались «рундлинги», то есть «кружники», и я полагал, что и здесь в глуши Средиземноморья ранее обитали славяне. Позже остров именовался Каллисти — «красивый», на старославянском «красный», я хотел убедиться, взглянув на вулканический ландшафт, не стоит ли на вулканах и наша Москва, и не от этого ли уголка южной природы получила свое название Красная площадь в нашей столице? Во всяком случае, в себе я всегда чувствовал гены атлантов. Я взошел на борт многопалубного теплохода «Аполлон», я старался осторожно ступать по его трапам, чувствуя под ногами моего личного Бога. Все пассажирки мне уже казались музами. Отвлекло меня только величественное зрелище исчезающей венецианской крепости в порту Ретимнон. Затем я размечтался, глядя на море, а теперь к делу. Когда мы приближались к архипелагу и проплыли малые острова, похожие на Сциллу и Харибду своими драконоподобными силуэтами, меня узнали две девушки-стюардессы и подошли ко мне.

— Добрый день! — сказали они по-голландски.

— Добрый день! — по-голландски ответствовал я.

— Мы, кажется, не ошиблись, — продолжали девушки: — Вы как-то по-русски произносите «Добрый день!»

— Вы не ошиблись, — подтвердил я, не меняя акцента.

— Так Вы — Померещенский! — воскликнули обе на своем безукоризненном языке.

— А как Вы меня узнали? — из вежливости поинтересовался я.

Они переглянулись, и одна из них смущенно призналась:

— Сейчас, хоть и середина октября, но все пассажиры в шортах, а Вы один в меховой шапке и в смокинге…

Я рассмеялся и снял шапку:

— Извините, я так загляделся на волны, в глазах моих рябит, я забыл, что беседую с дамами…

И тут милые дамы поведали мне, что давно меня ищут, что на «Аполлоне» плыл недавно тоже, кажется, русский, ничем не примечательный и не говорящий по-голландски, да и по-гречески тоже, он сошел на берег в порту Тера, сел на осла и с тех пор его не видели, на «Аполлон» он не вернулся. Однако после него на борту была обнаружена рукопись, в которой по-русски из всех слов поняли только одно — мою фамилию, из чего и заключили, что написано по-русски. Рукопись решили торжественно вручить мне.

В порту Тера я тоже сел на осла, чтобы подняться по зигзагообразному пути в город, который издали с моря казался белесой порослью грибов. При ближайшем рассмотрении я задумался, строились ли тамошние белые церковки по образцу русских печей, или печи в наших деревеньках воздвигались по подобию этих милых греческих святилищ? На осле я и вернулся на «Аполлон», который, как оказалось, построен был в Японии. Я задумался о Японии, горе Фудзи и компьютерах, и так и не ознакомился с рукописью в полном ее объеме. Но я считаю себя не вправе скрывать от общества любые обо мне свидетельства, пусть даже самые вздорные. Естественно, я не несу ответственность за уровень художественности этого очевидного вымысла и надеюсь, что никто не отважится принять свидетельства автора за достоверные, я во всяком случае не припомню встреч с таким человеком, возможно также, что он не показался мне настолько значительным, чтобы запечатлеться в моей избирательной памяти. Сопровождая это сообщение в печать, я оставлю все высказывания заблудившегося на осле автора на его совести, и полагаю, что, если у него есть совесть (не у осла, а у автора), то он обязательно отыщется и больше не будет терять свои рукописи.

Проф. др. Померещенский Кижи — Ретимнон — Гераклион — Франкфурт-на-Майне — Лас Палмас — Кунцево — Эдинбург — Кострома — Переделкино.

— Нет такого человека в природе, — зло сказал поэт Подстаканников, когда в телевизионном интервью его спросили, что он думает о Померещенском.

— А если есть, — дополнил он, — то их по крайней мере двое!

Я долго не мог забыть эту таинственную фразу, прерванную, к сожалению, рекламой французского супа из крапивы. Чем дальше я удаляюсь по времени от своей замечательной встречи с Померещенским, тем больше событий оживает в моей памяти, которая несколько пострадала при свидании с великой личностью. Я еще спросил тогда: — А как Вы относитесь к творчеству Вашего знаменитого коллеги Подстаканникова? — Какой он мне коллега, — откликнулась личность. — «Под» стал знаменитым, написав многим настоящим, так сказать, знаменитостям письма, а потом опубликовав их. Мне он тоже писал. Но я ответил ему так, что он постеснялся включать мой ответ в свои сочинения. Я написал ему следующее:

Читать дальше