Солнце поднималось…
В лунку между двух камней ссыпали все патроны и пересчитали. Их было тридцать семь. Двое отсчитали себе по восемнадцать, и один патрон остался лежать на солнце. На него смотрели все трое, не решаясь взять. Наконец Фролов кивнул головой на свою винтовку. Омар поднял ее и открыл затвор. Выпала гильза, и вслед за ней вышел короткий синеватый дымок. Тридцать седьмой вошел в патронник. Омар опять наклонился и положил винтовку на колени Фролова, тот кивнул — все было сделано, как он хотел, можно было снова закрыть глаза.
Солнце все так же жгло камни.
Кто-то из басмачей начал протяжно звать снизу, уговаривая слушать.
— Ты там один мусульманин. С тобой неверные. Ты сделаешь то, что должен сделать. — Голос умолк, потом донесся опять.
Такой же протяжный.
— Ты убьешь их. И тогда аллах простит тебе смерть твоего и нашего брата.
Фролов и отец старались не смотреть на Омара. Фролов не понимал ни слова и лишь чувствовал, что в словах есть что-то страшное. Отец понимал смысл, но никак не хотел ему верить, надеясь еще, что путает снова.
— Что он кричит? — тихо спросил Фролов.
Омар поднял голову.
— Что нас всего трое, а их много.;. Что у них есть вода и мясо, а у нас нет… И больше никогда не будет.
Отец с удивлением смотрел на Омара. Голос внизу стал злым, кажется, кричал кто-то другой.
— Если ты не сделаешь это, то мы возьмем тебя живым, и наши собаки выпьют твою кровь!
— А сейчас? — Фролов опять закрыл глаза, будто ему уже было безразлично, что он усяышит в ответ,
— Он говорит, что мы умрем здесь.
Фролов не глядя положил руку на винтовку. Он снова был далеко от Памира и от Яванской долины, в которую они должны были спуститься сегодня… Он был в той комнате, заваленной камнями и записями. Он пришел, наконец, в нее и теперь хотел просто лежать три дня, лежать — и все… И еще хотел пить. Но для этого надо было встать и выйти мимо светлого окна в кухню, подставить графин под холодную струю, вытекающую из крана с тихим шелестом. Но почему-то не было сил.
Халаты басмачей не появлялись меж камней. День тянулся. Бесконечный и знойный.
…Отец очнулся от холода и тревожного страха. Откуда он? Оказывается, он спал. Фролов лежал, как они его положили. Только склонился немного влево, и рука его соскользнула с винтовки. Омара не было!
Отец бросился к зубцам камней. Тени только начинали густеть, и он увидел, что убитого басмача там, внизу, уже нет. Он смотрел до боли в глазах, стараясь увидеть басмачей или хотя бы какой-то знак их, но ничего не мог заметить. Там были тишина и камни.
Вторая ночь обступала ловушку. И теперь их было двое.
Он вынул блокнот, пытаясь до полной темноты записать какие-то слова, от которых надо было освободиться, прежде чем наступит эта ночь. Но слова не получались у него. И вдруг он услышал ясный шорох. Шорох тут же затих, но он не был случайным. Он чувствовал это. Из-за ближнего камня — до него было метров пятнадцать — донеслись слова:
— Не надо стрелять… Слышишь?.. Это я, Омар. Не стреляй!
Голова высунулась из-за края камня и снова спряталась.
— Не надо стрелять!
Омар! Он выскользнул из-за камня и, согнувшись, быстро перебежал к зубцам. Он что-то нес.
— Это я, я… — Он держал в руках лошадиный хвост. — Их там нет, — он торопился говорить, — но они где-то здесь, что- то задумали… Я ходил резал хвост у своей лошади. Теперь все будет хорошо… Человек умрет — его хоронят, овца издохнет — ее выбросят. Но если твою лошадь убили — надо резать хвост. А то она бродить будет, в горах много зла хозяину сделает. Теперь не сделает. Теперь все будет хорошо. Хорошо.
Отец не знал, улыбаться ему или нет.
Стали совещаться: не попробовать ли потихоньку уйти из ловушки? Омар был против. Надо немного подождать, говорил он, потом он сходит еще раз, уже дальше, и там будет видно. Наверное, басмачей спугнули пограничники, они где-то должны быть поблизости. Может, какой-нибудь отряд услышал выстрелы… Все будет хорошо.
И вдруг слева пришел грохот.
Это был обвал. Басмачи старались отомстить. Грохот несся в темноте и был уже всюду…
— Это было вот здесь, — Фролов кивает на темнеющую скалу. По ее боку бродят красные блики нашего костра.
Мы сидим втроем — Фролов, Омар и я. Вот уже час, как они, не торопясь и вспоминая все новое и новое, по очереди рассказывают мне то, что я так хотел услышать, — то, что привело меня сюда. Седые волосы Фролова распадаются на две стороны, он изредка поправляет их.
Читать дальше