Ирина Ильина - Ночь на Ивана Купалу

— От греха подальше, машина новая, что там у них на уме? Странные какие-то. Батраки…

Ветер и ливень усиливались, и друзья решили вытащить на берег челнок, в котором нашли спасенную парочку. Когда же в густом мраке подошли к берегу, его на месте не оказалось.

— Уже унесло море, — решил Стас.

В этот миг тучи разошлись, будто их разорвал ветер, солнце осветило бушующее море, где недалеко от берега качалась на волнах знакомая посудина. Все трое увидели сидящего на веслах худого старика в оборванной и мокрой одежде. На корме полулежала женщина. Лицо ее было обращено к старику, а длинные волосы желто-болотного цвета уходили под воду, было слышно, как она смеялась. На носу лодки, почти скрытый фигурами людей, чистил белоснежные перья огромный альбатрос. Старик налегал на весла, лодка удалялась, и с ней происходили удивительные изменения: она становилась все больше, появились паруса, исчезли весла, по палубе забегали матросы. И вот на горизонте возник огромный трехмачтовый парусник, а над ним альбатрос.

Друзья не отличались набожностью. Знали только, что крещены, церковь не посещали, исповедоваться не пробовали. В общем, были сознательными атеистами, но все трое, одновременно, перекрестились и, не сговариваясь, кинулись собирать палатку. Уже схватившись за колышки, опомнился Виктор:

— Э, погодите! Там же спят эти, двое!

Осторожно подошли к джипу, заглянули. Солнце осветило спящих. Аннушка улыбалась во сне, Ивашка вздрагивал, как от побоев, при этом они крепко держались за руки.

— Как странно, — промямлил Стас, — они есть.

— Ребята, а может, нам выпить чуток? — предложил Стас.

Друзья вернулись к остывшим шашлыкам и согревшемуся коньяку. Остаток утра провели почти без разговоров, но и без особого беспокойства. Погода постепенно улучшилась. Порывы ветра прекратились, море успокоилось. А к полудню они уже крепко спали.

Аннушка топнула ножкой, крикнула в лицо отцу:

— Я лучше утоплюсь, не пойду за твоего Смолянинского!

— Аннушка, доченька моя! Ну что ты настырная такая! Ты пойми, он хорошая партия! Сначала — он уже не мальчик, по девкам дворовым шастать не будет!

— Да, не мальчик! Служили вы в одном полку! Тятя! Я за этого старика не пойду!

— Аннушка! Он богат, аки турецкий паша! Душ крепостных за ним только пятьсот числятся. А именье какое? Очень справно! Дом в Питере! Он при дворе принят. Ты еще спасибо отцу скажешь!

— Не пойду! — Потрясая кудряшками вокруг чистого высокого лба, прокричала Аннушка, и, хлопнув дверью, выбежала из залы.

— Вот, взрастил, все жалел: "Сиротиночка, без мамки растет!", — строя презрительные рожи и слегка пришепетывая, произнесла из угла молчавшая до сих пор благообразная женщина.

— Молчи, Варька! Думаешь, хочется мне дочь старому хрычу отдавать?! Совсем не хочется. Так долг! Долг обещал простить, паскудник этакий! И сверху еще добавить! Да ему на тебе жениться в пору! Как раз и по годочкам подошла бы и по интересам, — и громко рассмеялся собственным словам.

— Ну, Николя! Ты обидеть меня решил? Ну, возраст, может, и подходящий, всего на пять годков меня старше. А интересы? Пфи… Зря ты, братец, зря… Я в Варшаве при дворе блистала!

— А что ж ты при дворе замуж не вышла, так в старых девах и осталась? — снова расхохотался помещик, — а с ним и вспоминали бы, кто при каком дворе и когда блистал! Я-то доченьку свою понимаю! Уж как я матушку ее любил, уж как!

— Да, да, любил. Вот дитя сиротой и росло. Надо было свою брать, местную! Мало ли помещичьих дочерей — кровь с молоком, ждало твоего предложения? Нет, из Питера привез, чахлую, да дохлую!

— Не оскорбляй память моей Сонюшки! А то — выгоню! Куда ткнешься?

— Ладно, ладно, Николя! Успокойся! Что с девкой-то делать будем?

— Какой девкой? Ты дочь мою девкой называешь? — теперь ножкой уже топал приземистый и круглый Николя.

— Тьфу, на вас, — в сердцах произнесла Варвара, — друг дружку стоите! Пойду, об обеде похлопочу.

— Да, да и на седьмое подумай, может индюшку зарезать? Сваты будут!

— Тю, индюшку ради этого резать! Утки хватит!

Оба услышали шорох в дверях, оглянулись, но только тяжелая штора слегка покачивалась от сквозняка. Варвара пошла хлопотать по хозяйству, а Николя, налив себе водочки собственного приготовления, уселся в мягкое глубокое кресло и погрузился в мечты. Он представлял, как, выдав Аннушку замуж, сможет починить покосившийся дом, который не знал ремонта уже лет этак десять, как приобретет новый выезд, и, может быть, сам посватается к дочери соседской помещицы. Та жила в еще большей нужде, распродавая потихоньку крепостных, с десяток-то всего и остался.